— Ай-ай-ай, — воскликнул высокий, плечистый красавец, — как стыдно! Выходит, Там-Там, вы хотели незаметно скрыться от нас? Позор! Защититься и не устроить прощального банкета?
— Банкеты запрещены, — попробовала отшутиться Крупина.
— Верно! — подтвердил, как всегда растрепанный, новичок Дима. — Для тех, кто защитился. Но кто может запретить нам, пока еще бедным аспирантам? Мы сами устроим вам прощальный банкет. Что вы на это скажете, Томочка?
Крупина растерянно улыбалась. Она настолько была ошеломлена, что забыла снять с себя мокрое пальто.
— Сеньоры! Сеньоры! — по-мальчишески запрыгал на одной ноге Дима. — Принцесса простудится! О, какой ужас, она простудится и схватит насморк!.. Живее же! К окну! Кругом марш и, чур, не подглядывать… О наша очаровательная соискательница, переодевайтесь же! Сбросьте к дьяволу всю вашу мокрую одежду, распакуйте чемодан и переодевайтесь!
— Но я же не могу так! — смутилась Крупина.
— Это почему? Разве вы не врач?
— Молодец, Димчик! — одобрил кто-то. — Железная у тебя, брат, логика. Опять путаешь врача с больным…
Через полчаса стол украшали разнокалиберные бутылки, а в середине возвышался огромный букет белых и красных роз.
— Товарищи! Товарищи! — гремел Дима, талантливый бездельник, по единодушному мнению всех профессоров. — Попрошу наполнить бокалы и сдвинуть их разом!.. Я предлагаю выпить за новоиспеченного доктора наук, нашу прелестную и, я бы сказал, железную Тамару Савельевну Крупину!.. Намек понятен?
— Понятен! — хором гаркнули остальные.
— Больше того, я предлагаю отменить все другие тосты. Пить мы сегодня будем только за докторский диплом Томочки. Пусть попробует не утвердить его грозный ВАК!..
— Ребята! Милые! — взмолилась Крупина. — Ну перестаньте, пожалуйста!.. И вообще, сколько можно об этом?.. Вот сейчас я зазнаюсь и всех разгоню!..
— Томочка, взгляните же на меня… Я всю жизнь люблю вас! — орал красавец.
— Братцы! — захлебнулся в восторге Дима. — Ур-р-р-ра! Он сломался… Под стол его! Он брат Паниковского! Он новое явление Паниковского, он нарушил конвенцию!
— Какую? — спросила Крупина.
— Мы дали друг другу слово, что сегодня не будем объясняться вам в любви, что будем относиться к вам, как к сестре… Позор отступнику!
— Нет, вы просто все сумасшедшие! — хохотала Крупина.
— Томочка, я нормальный, я нормальный, — доносился из-под стола голос красавца, — пусть они даже прикончат меня, но вы все равно самая красивая из всех аспиранток, кандидатов и докторов наук.
…Проводив гостей, Тамара Савельевна стояла в коридоре, смотрела через стекло, как, разбрызгивая лужи, проносятся по мокрому, сверкающему шоссе автомобили, и ей внезапно совсем расхотелось уезжать отсюда, из своей комнаты, к которой она успела привыкнуть, из Москвы, которую успела полюбить за четкий, челночный ритм жизни.
— Извините за грубость, но какого черта вы хотите уезжать из Москвы? Думаете, я многим предлагаю остаться в своей клинике? — спросил ее накануне профессор.
Запинаясь, Крупина ответила, что ее дом в другом месте, не в Москве, что у нее есть обязательства перед теми, кто ее отпустил в аспирантуру, что, наконец, ей хочется поработать самостоятельно.
— Это у Кулагина-то вы будете работать самостоятельно? — возмутился профессор. — Значит, история с Гороховым вас ничему не научила?
— Прошу вас, не надо об этом, не надо. — Крупина покраснела. — Я знаю Кулагина не хуже вас. И я не маленькая девочка… Он прислал телеграмму, он ждет меня. И я должна ехать… Это мой долг, понимаете? Мы все любим говорить о долге, а когда доходит до дела, находим причины, чтобы отвертеться. Извините, что я говорю так резко, профессор!
Он взглянул на нее, дернул себя за ухо и пробормотал:
— Или вы, Тамарочка Савельевна, простите, святая, или я старый маразматик. Но все равно — дай вам бог счастья! И вот еще что… Если вам когда-нибудь станет тяжко, черкните мне несколько слов. Буду жив — помогу. Во всяком случае, такого хирурга, как вы, мне в клинике недостает. Вот и все! А теперь позвольте мне поздравить вас и поцеловать по-стариковски — в лобик.
…Стремительно приближался рассвет. Тамаре казалось, будто поезд сам с каждым метром настигает его.
Она вышла в тамбур, закурила (а ведь зареклась курить натощак!). За окнами проносились, не задерживаясь ни на миг, маленькие — в десять — пятнадцать домиков — деревушки, сторожки стрелочников… Прошагали, поеживаясь, и исчезли рыболовы с удочками в руках. Из-за леса вынырнула стая диких гусей. Птицы летели ровно, только вожак забрался чуть выше других…