Трэвис говорил о том, чем можно заняться днем, так, словно его мать тоже собиралась в этом участвовать, включая обед и игры со светящейся тарелкой. Он предлагал имена для пони, говорил о том, как наконец оседлает ее, словно Джейн могла увидеть его первый выезд через несколько дней. Та не прерывала сына, называла свои клички – ведь он знал, что, невзирая на все их разговоры, мать уедет. Это были лишь приятные мечты – оба пока еще могли не думать о неизбежном, надеясь увидеть что-то совсем другое.
И вот она уже прощалась с Джесс и Гэвином; после этого Трэвис один проводил ее до «форда». Машина ему понравилась, он посидел в салоне вместе матерью. Оба вспоминали январскую поездку через всю страну в машине, которая была далеко не такой надежной.
Поняв, что время настало, он отвернулся к боковому окну и потер глаза кулачками, потом сунул соленую костяшку в рот и прикусил ее. Джейн видела, как крепко он сжимает зубы, чтобы остановить слезы, но не стала говорить «перестань плакать». Он скорее научится самообладанию, если дойдет до всего сам.
И еще Джейн не стала заверять его, что в конце концов все будет хорошо. Она не могла лгать ему. Трэвис сразу распознал бы ложь и испугался бы из-за того, что она считает нужным приукрашивать положение дел.
– Здесь ты в безопасности, – сказала она.
– Я знаю.
– Ты чувствуешь себя здесь в безопасности?
– Да.
– И ты всегда хотел собак.
– Они хорошие.
– Да. Особенные.
– А когда ты сможешь арестовать кого-нибудь?
– Я на пути к этому.
– Ты же ФБР. Ты можешь их арестовать.
– Сначала нужно собрать улики, – объяснила Джейн, думая о том, сумеет ли она когда-нибудь докопаться до сути. – Ты ведь знаешь, что такое улики?
– Доказательство, – ответил он.
– Правильно. Ты настоящий фэбээровец, знаешь всякие полицейские штуки.
Трэвис снова посмотрел на нее красными глазами. На ресницах больше не висели капельки слез. Он молодец, ее маленький мужчина.
Из кармана джинсов он достал обломок камеи в медальоне: профиль женщины, вырезанный на мыльном камне и помещенный в серебряный овал. Сбоку торчала половина петельки. Может быть, раньше в медальоне – когда он был целым и висел на серебряной цепочке – хранился локон любимого человека.
– Когда ты в прошлый раз приехала, а потом уехала, я нашел это в ручье. Его выбросило на камни. Она похожа на тебя.
Джейн не увидела никакого сходства, но сказала:
– Да, немного похожа.
– Я сразу понял, что это к удаче.
– Это все равно что найти новенький блестящий десятицентовик.
– Нет, лучше. Ты ведь вернулась, и вообще… – Трэвис с торжественным лицом протянул ей камею. – Это должно быть у тебя.
Джейн поняла, что не должна нарушать торжественность момента, и взяла амулет.
– Он всегда будет у меня в кармане.
– Тебе надо спать с ним.
– Непременно.
– Каждую ночь.
– Каждую ночь, – согласилась она.
Мысль о последнем поцелуе, последнем прикосновении, казалось, была слишком тяжела для него. Он открыл дверь, выпрыгнул из машины, закрыл дверь и помахал на прощание.
В ответ Джейн подняла большой палец и тронулась с места. Направляясь к автостраде по гравийной дорожке, она все время видела в зеркале сына, который смотрел ей вслед. Маленькая фигурка быстро уменьшалась, пока дорожка не изогнулась и между ними не встала колоннада дубов.
Прошедшей ночью долина стала казаться ей удаленной от цивилизации, как она того и хотела, – островком безопасности за горизонтом современного мира, куда не добралось общество механизированных ульев. Здесь каждый мог существовать для себя, освободившись от навязанной ему близости с другими членами цифрового содружества, а значит, быть в безопасности.
Вновь устремившись на запад, она вскоре поднялась по петляющей дороге на поросшие колючками холмы, которые ничуть не изменились за последние десять тысяч лет. В прозрачном, ясном утреннем воздухе ландшафт этой области, граничащей с пустыней, казался неестественным; местность выглядела разоренной, будто по ней когда-то давно прошлась война, последняя война перед концом света.
Последствия этого конфликта обнаруживались в бесконечных многолюдных городах побережья, и по мере приближения к ним Джейн уже не могла отрицать то, что долина – и ее ребенок – ничуть не удалена от опасностей нынешнего смутного времени. Оставалось только надеяться, что с Трэвисом ничего не случится, пока она не разберется в характере и целях заговора, стоящего за эпидемией самоубийств, и не получит достаточно улик, чтобы представить эту историю общественности. Даже в кромешном мраке надежда ведет нас вперед, хотя нередко она тоньше нити.