Майкл увидел, что Лора смотрит на шоссе, и сказал:
– Здесь, перед шоссе, текла река. Сперва её превратили в тоненький ручеек. Затем поменяли русло три или четыре раза. И наконец она просто исчезла. Думаю, умерла от огорчения.
Лора подумала, что ей слышен каждый городской звук. Она различала автомобильные гудки, уличную брань и плач детей на солнцепёке. И щёлканье выключателей в конторах, и гудение электромоторов в поездах метро, и удары всевозможнейших пяток по всевозможнейшим мостовым, и стук резиновых мячиков о стены зданий, и пронзительные крики рабочих на стройке. Она даже отчётливо слышала звон монет в кассах автобусов.
Майкл пробормотал где-то рядом:
– И дьявол отвёл Фауста на высокое место и показал ему все города мира.
Лора отвела глаза от раскинувшегося перед ней города.
– Разве это Фауст? В Библии есть что-то подобное о Христе.
– Думаю, есть и там, и там, – сказал Майкл. – Фауст сдался, а Христос нет – вот и все. Дьявол не смог определить цену Христу, и тот остался неподкупленным. В этом мире есть чистые люди, но только потому, что дьявол счёл нелепым спросить о цене.
Лора рассмеялась.
– Ну, теперь ты рассуждаешь совсем как мужчина, который был с твоей женой.
– Что за мужчина? – резко спросил Майкл.
– Я не знаю, как его зовут. Кажется, он её адвокат.
– О, – медленно сказал Майкл. Мгновение спустя он добавил. – Извини, что я на тебя огрызнулся.
– Я не заметила, – отозвалась Лора и снова посмотрела на город. – В любом случае, это отнюдь не весь мир. Это только Йоркчестер.
– Это все, что нам досталось, черт возьми. Да это больше, чем нам досталось. Если бы дьявол предложил мне всё это прямо сейчас… – он не закончил фразу.
– Майкл! – внезапно окликнула его Лора.
– А? Что?
Она начала рассказывать ему о статуе мальчика, которую видела утром. Рассказывала она подробно, не пропуская ни одной мелочи, которую могла вспомнить, включая и каменную книгу, и то, что говорил, стоя перед могилой, мужчина. Когда она дошла до того, как стала угрожать мальчику и сказала ему, что однажды никто не придёт его навестить, она немного заколебалась и отвернулась от Майкла, но поведала ему всё, что помнила. Он слушал молча, не улыбаясь и не перебивая её.
– Не знаю, зачем я это сделала, – закончила она. – Каждый раз, когда я об этом думаю, я всё больше и больше себя стыжусь. Я никогда ничего такого не делала, пока была жива, Майкл, и не важно, что я чувствовала. Зачем мне это теперь? Что я рассчитывала этим приобрести?
Майкл пожал плечами.
– Не знаю, Лора. Я недостаточно хорошо тебя знаю. Возможно, ты просто устала быть милой и застенчивой. Бывает. Это – довольно неблагодарная роль. Не важно. Ты его не обидела, – и он нарочито и откровенно переменил тему, в третий раз указав на Йоркчестер. – Тебе здесь нравится? Ты рада, что я тебя сюда привёл?
– Да, – быстро ответила Лора, обрадовавшись возможности прекратить разговор о мальчике. – Мне нравится сидеть здесь и смотреть. Я бы здесь весь день просидеть могла.
– Я уже пробовал. Ты должна увидеть это ночью. Каменный пирог – да и только.
– Мне нравятся звуки. Вероятно, потому что на кладбище так тихо. Я ловлю себя на том, Майкл, что ищу всё нового шума.
– Расскажи мне, – попросил Майкл, – что ты слышишь?
– Люди разговаривают, – медленно произнесла Лора, – транспорт гудит. Самолёт наверху… – она остановилась и повернулась к нему. – Почему ты меня спрашиваешь? Разве ты сам не слышишь?
Майкл покачал головой.
– Ни звука. Ничего с тех пор, как я умер.
– Не понимаю, – так же медленно заметила она. – Меня же ты слышишь, верно?
– Громко и четко. Я слышу любого, с кем разговариваю. И слышу любые звуки, которые можно услыхать на кладбище. Но не слышу ни черта, что там в городе, – он криво улыбнулся, заметив её растерянность. – Все звуки, которые мы слышим – это звуки, которые мы помним. Мы знаем, как звучит речь, шум поездов и рокот бегущей воды. И если мы запомнили чуть больше или чуть меньше, никто не замечает. Но я просто позабыл, какими звуками вообще полон Йоркчестер. Думаю, я не обращал на это серьезного внимания.
– Извини, – смутившись, сказала Лора.
– Незачем тебе извиняться. Мы с тобой тратим слишком много сил, прося друг у друга прощения. Просто расскажи мне о некоторых звуках, которые до тебя долетают. А я послушаю.
Лора поколебалась.
– Я вообще-то не знаю, с чего начать. Вон на той стройке работает машина, вбивающая сваи.
– И на что похож этот звук? – Когда она не ответила, он добавил. – Всё нормально. Опиши, как это звучит для тебя.
– Словно удары сердца, – сказала Лора. – Очень тяжёлые и регулярные. Медленные и гулкие удары сердца.
– Хорошо. А как там поезда метро? Ты мне можешь о них рассказать?
– Прямо сейчас нет, – призналась Лора. – Но расскажу, как только пройдёт поезд. А пока могу рассказать об автобусах.
– Хорошо, – обрадовался Майкл. – Прекрасно. Расскажи, как шумят автобусы.
И Лора рассказала об автобусах. И они просидели на стене весь этот летний день, прислушиваясь к городу и к поездам.
ГЛАВА 9
Где-то между двумя и тремя утра мистер Ребек оставил борьбу. «Это явно не пройдёт», – сказал он. Он встал, босой, закутанный в одеяла и подушки, подошёл и открыл двери мавзолея, чтобы обдумать вопрос. «Я сегодня ни за что не усну, – сказал он себе. – Насколько я понимаю, граница, за которой возможен сон, осталась позади. Возможно, я больше вообще спать не буду. Ну, это, может быть, не так уж и плохо. Я смогу коротать ночи, решая очень трудные шахматные задачи – те, которые мне до сих пор не удалось решить. И, возможно, смогу немножко подзаняться астрономией. Можно начать прямо сейчас». Но он не шевельнулся. Он стоял, опершись о косяк, испытывая приятную дрожь от соприкосновения с кожей холодного железа.
Воздух же был тёплым и немного влажным. Однако, если он где-то и грозил застояться, ветерок тревожил его, и маленькие жучки, шумя, нарушали торжественность тихого пруда. Небо было тёмным, но совершенно безоблачным. Завтра будет очень жаркий день, один из тех, когда жара не спадает и много спустя после захода и предает ночь. В последующие дни, вероятно, тоже будет жарко. Конец июля в Нью-Йорке – это время, когда жаркие деньки бегут друг за дружкой сплошняком.
«Беда в том, – подумал мистер Ребек – что если я за девятнадцать лет не разрешил эти шахматные задачи днём, то непонятно, почему ночью должно быть иначе. Если бы мне было очень нужно найти ответы, я бы их нашёл давным-давно. И то же самое относится к изучению звезд. Я бы никогда не смог стать астрономом. У меня мозги неподходящие. Я – аптекарь, который прочёл несколько книг. Я здесь ничему пока что не научился. Я просто вспомнил некоторые вещи, которые надоели мне, пока я жил в ином мире и каждый день переодевался. Забудь об этом, Джонатан, и ложись-ка снова спать. А перед тем, как уснуть, помолись, чтобы никакой Бог из самых лучших побуждений не сделал тебя бессмертным».
Он повернулся и ушел в мавзолей, но ложиться не стал. Вместо этого он порылся в углу, где были свалены его вещи, и вытащил свой старый красно-чёрный купальный халат да пару поношенных тапочек. Надел халат и тапочки и снова вышел, закрыв за собой железную дверь.
«Я пройдусь до ворот, – подумал он. – Просто чтобы прогуляться. Возможно, это меня успокоит и заставит уснуть, когда я вернусь. Кроме того, я смогу попить из фонтанчика в уборной».
И вот он затянул пояс халата вокруг своей тонкой талии и зашагал по траве, пока не почувствовал, как сыплется и шуршит под его тапочками гравий Сентрал-авеню. Затем направился вдоль длинной дороги, стараясь по привычке как можно меньше шуметь. Луны не было, и ничто не освещало путь, но мистер Ребек шёл вперед с уверенным видом человека, который знает, что делает, и всё равно отказался бы от лунного света, как от чего-то ненужного. Он это и сам осознавал. «Как это удивительно – чувствовать себя компетентным, – подумал он. – Каждый человек должен знать что-нибудь в мире так же хорошо, как я – эту дорогу. Она так срослась со мной. Я мог бы не сбиться с пути, даже будь я пьян или ослепни. Но я хотел бы, чтобы кто-то мог меня видеть. Я хотел бы иметь возможность кому-го показать, как хорошо я умею ходить по этой дороге посреди ночи…» И это, конечно же, заставило его подумать о миссис Клэппер. Он бы всё равно о ней вспомнил, но ему доставляло куда больше удовольствия, когда она постепенно проникала в его мысли, о чём бы он ни думал. Это выглядело как-то естественнее. Миссис Клэппер решила, что он ненормальный. Она говорила ему об этом каждый раз, когда они виделись. Любой человек, который живёт на кладбище, как она ему сказала, не только ненормален, но ещё и отличается крайне дурным вкусом. Что за место для приёма гостей, которые к вам приходят! Как он получает почту? Что он делает зимой? Может ли он хотя бы иногда принять ванну? Что он ест? Последний вопрос привел почти к полной дискредитации мистера Ребека. Он начал было рассказывать о Вороне, и тут же осознал, что доверие миссис Клэппер к нему до сих пор простиралось довольно далеко, но улетучится при малейшем упоминании о зловещей чёрной птице, приносящей ему еду. И поспешно заменил Ворона старым-старым другом, товарищем детства, который поддерживал его, снабжая едой из уважения к минувшим годам, когда они вместе росли. Он об этом очень убедительно рассказал и захотел, чтобы это было правдой.