«Я должен закончить свой рассказ, – подумал мистер Ребек. – Я не так честен, как Майкл. Я должен верить, будто всё, что бы я ни говорил – важно и не должно быть оставлено незавершенным. Так кончай же свой рассказ, но не проклинай их за то, что они тебя не слушают. Они-то знают, что важно, а что нет».
– В тот момент, когда мы с девушкой стояли в комнате, балуясь с виолончелью и шутя, мы любили друг друга так сильно, как когда-либо могли. А когда вышли в сад – ничего подобного. И немного спустя, мы разбрелись в разные стороны, потому что оба знали, что никогда больше не будет так хорошо, как было в комнате с виолончелью. Мы растратили всю нашу любовь в те несколько минут, а то, что произошло потом, оказалось только воспоминанием и попыткой сделать все таким, каким было раньше.
Водитель задним ходом подогнал грузовик к краю могилы, и цепь, гремя, спустилась с лебёдки. Звук этот поразительно напоминал дребезжание серебряной посуды в раковине. Человек без рубашки потянулся к заднему борту и достал два мотка верёвки, вручил один из них другому рабочему, и оба землекопа опять спустились в могилу, двигаясь крайне осторожно, поскольку яма стала довольно глубокой, и люди запросто могли в неё свалиться, что-нибудь себе повредив.
Лора все более и более обеспокоено металась по пригорку. Глаза у неё стали громадными и устремлялись то туда, то сюда, словно испуганные белки, запертые в слишком маленькую клетку. Они перемещались с Майкла на погружённого в молчание мистера Ребека, и далее – на Ворона с глазами, точно пиратские сокровища, и острым жёлтым клювом, а затем – на рабочих, стоявших в яме внаклонку и обвязывавших гроб верёвками – и опять на Майкла. Всё время глаза её возвращались к Майклу. И вот она села к нему как можно ближе.
– Как быстро они работают, – сказала она. – Куда они торопятся? Я на них смотреть не могу.
– И не смотри, – сказал Майкл. – Смотри на меня. Зачем ты вообще отводишь от меня взгляд?
– Майкл, должно быть что-то такое, что мы можем сделать. Что-то должно быть.
– Нет. Выхода нет, Лора. Нам не осталось ничего, кроме как смотреть друг на друга и надеяться, что мы будем помнить лица друг друга даже после того, как забудем свои собственные.
Двое шевелились в яме, а третий то и дело кричал, сообщая водителю об их успехах. Сидя рядом с Майклом, Лора наблюдала за ними, и когда бы ни появились над краем ямы их головы и плечи, она понимала, что они, конечно же, стоят на гробе.
– Забудем, – горестно сказала она. – Как только ты исчезнешь, я забуду тебя и умру. И ты меня забудешь.
– Что я могу тебе сказать? Что моя любовь так огромна, что она сожжёт и превратит в золу чёрные ворота между нами? Что мы снова встретимся и узнаем друг друга на Елисейских полях? Что я буду приходить к тебе при свете луны, хотя бы силы Ада преградили мне путь? Ты же все прекрасно понимаешь, Лора. Думаю, я люблю тебя больше, чем мог бы выразить, но такого рода любовь, как наша – не меч. Это свет. Не огонь, а небольшой огонёк, достаточно яркий, чтобы читать любовные письма и удерживать зверей на расстоянии, с которого они только и могут, что рычать. Со временем он угаснет. Все огоньки гаснут. И все большие огни, если это тебя утешит. Люби меня, смотри на меня и помни меня, как я – тебя буду помнить. И ничего больше. Сядь поближе и замолчи.
Мотор лебёдки ревел, словно у великана в желудке урчало, сверкающая цепь медленно опускалась в могилу. Человек без рубашки схватил её обеими руками, как бы с яростной страстью и тут же вместе с ещё одним рабочим занялся прилаживанием цепи к верёвкам, обвивавшим гроб. Это заняло несколько минут, в течение которых Майкл и Лора смотрели друг на друга, а не на могилу, и лебёдка бездействовала, бормоча себе самой старомодные ругательства.
Затем наблюдатель, стоявший между могилой и грузовиком, прокричал что-то двоим в яме, и они стали карабкаться наверх. Наблюдатель протянул каждому из них руку и вытащил поочерёдно через край ямы на дорожку. Не останавливаясь, чтобы расслабиться или отдышаться, они проковыляли добрые десять футов от могилы, прежде чем наконец уселись на траву и помахали водителю грузовика. Они были покрыты потом и заляпаны тёмной могильной грязью.
Цепь натянулась и задрожала. С секунду – никакого движения. Слышался только шум лебедки – и никаких звуков. Даже кузнечики умолкли. Лора собралась было издать звук, который, наверное, напомнил бы хмыканье, но оборвала его так скоро, что вылетел он не больше, чем наполовину. Ворон схватил клювом безмолвного кузнечика и хрустнул – и этот звук раздался вполне определённо.
В этот миг голодный стон лебёдки превратился в торжествующий вой метели. Весь грузовик содрогнулся от этого звука. Цепь звякнула, словно оборвалась струна скрипки, и гроб начал медленно подниматься из могилы, колотясь о её стенки, ровная струйка тёмной пыли сыпалась с него обратно в яму. Люди у грузовика грызли пальцы и ждали.
Лора произнесла: «Ах». Майкл сказал: «Тихо, Лора, тихо, дорогая».
Гроб поднимался неуклюже. Передняя часть оказалась выше задней, и при этом он ещё накренился набок. Но он покинул могилу, и лебёдка завыла ещё громче. Большущий ком земли упал с гроба, и рассыпался во тьме на дне могилы.
– Словно зуб вырвали, – сказал Майкл. – Ну, в точности как зуб вырвали.
Когда гроб оказался довольно высоко над могилой, шофёр выключил мотор, чёрный ящик покачивался в небе, и солнце сверкало на его серебряных ручках и маленькой серебряной табличке с именем. Цепь неясно проскрипела, а верёвки въелись в стенки гроба.
Майкл со странным изяществом поднялся на ноги и встал, уперев руки в бока и запрокинув голову, чтобы видеть висящий в воздухе гроб. Мотор заработал снова, и лебёдка дотянула гроб до кузова. Подошёл один из рабочих, чтобы отсоединить цепь и протолкнуть гроб подальше в кузов. А Майкл снова и снова кивал. Затем опять повернулся к Лоре и спокойно сказал:
– Думаю, теперь мне лучше уйти.
Он не дал ей времени ответить. Пытаясь не встречаться с ней взглядом, он подошёл к мистеру Ребеку и сказал:
– Пока, Джонатан. Мне тебя будет очень не хватать. Береги себя и беседуй с Кампосом, когда почувствуешь себя очень уж одиноко. Живые – это иногда чудесная компания.
У мистера Ребека едва ли нашлось время, чтобы начать свое растерянное «До свидания…», потому что Лора вдруг бросилась между ними и встала лицом к Майклу, крича:
– Нет! Время ещё не настало! Ты не должен уходить, Майкл!
– Мне бы лучше сейчас, Лора. Они уезжают. Будет легче, если я уеду вместе с ними.
– Но ещё не время, – сказала она в отчаянии. – Останься, Майкл. Пожалуйста. Они ещё не готовы к отъезду.
Мистер Ребек, колеблясь, заметил:
– Они уже начали закидывать могилу. Это займет ещё немного времени.
– Нет, – сказал Майкл им обоим. – Не надо. Мне пора. Будет лучше, если я уйду сейчас.
– Чёрт тебя возьми! – вскричала Лора, и голос её исказила скорбь. – Ты прекратишь хоть на миг демонстрировать свою храбрость?! Не будешь ли ты так добр перестать задирать свой благородный подбородок? И утратить своё достоинство, своё треклятое новообретённое достоинство. Не окажешь ли ты мне честь, мой любимый и дорогой, не пострадаешь ли хоть немного? Сделай это для меня, Майкл. Я хочу вспоминать тебя таким же, как и я – незрелым, нецивилизованным, утратившим гордость и плачущим.
Майкл встал к ней поближе и сказал:
– Это не храбрость и не достоинство. Я никогда не был ни храбрым, ни достойным. Это опять трусость. Самый лёгкий способ уходить. У меня нет отваги, и печаль моя не изысканна. Я не могу сказать: «Прощайте», я хочу уйти, прежде чем успею это сказать.
– Останься со мной, – снова сказала Лора. – Пока у нас есть хотя бы минута, оставайся со мной. Тебе нет необходимости уходить, пока они не минуют ворота. Оставайся со мной до этого мгновения.