Первые секунды показались ему веностью, и он был удивлен, что слышит только вопли полицейского, а выстрелов нет. Он добежал уже почти до середины луга, когда слева от него взметнулось облачко пыли и раздался первый выстрел девятимиллиметрового парабеллума. Второе облачко взмыло у него чуть ли не из-под ног, и ему показалось, что он перепрыгнул через пулю. Послы — шалея третий выстрел, четвертый, пуля просвистела высоко над головой. Потом пятый, шестой… Он считал их, насколько был способен сейчас на это его мозг, в котором мысли проскакивали стремительно, обрывками, без начала и конца… Выстрелы прекратились. Может быть, кончились патроны? Или пистолет дал осечку?
Охваченный безумной радостью, он чуть замедлил бег, поднял голову и посмотрел, далеко ли до кукурузы. Да, еще бежать и бежать. И он с новыми силами помчался по ровному лугу. Он был уже у жнивья, когда вдруг пошатнулся от сильного удара в спину. Тьма заволокла глаза, земля словно выскользнула из-под ног. Однако ему удалось сохранить равновесие, и он продолжал мчаться все так же быстро, всем своим существом тревожно вслушиваясь в себя, стараясь понять, что же произошло. Тут грянул еще один выстрел, и он увидел, как пуля взметнула пыль со стерни.
Он все ждал, что ощутит боль или приближение смерти, но боли не было — только правая половина спины как бы одеревенела. И в одной какой-то точке словно бы жгло. Он решил, что его только слегка задело, и продолжал бежать, слыша свое тяжелое дыхание и глухие удары ног о сухую землю. Но темное, зловещее предчувствие проникло в сердце.
Желтая стерня с сухим потрескиванием убегала назад, а зеленая стена кукурузы становилась все ближе. Учащенно, отрывисто колотилось сердце, из пересохших губ с шумом вырывался воздух. Он остановился и оглянулся назад. Полицейский стоял все там же, у чешмы, и яростно размахивал револьвером, в котором уже не осталось патронов. Значит, не решился броситься в погоню — из страха, что второй арестант тоже сбежит. В сознании мгновенно отпечаталась картина — вороная лошаденка, впряженная в телегу, издали похожая на большое насекомое, пологий склон холма над чешмой и белые домики городка. Мысль подсказала: погоня не заставит себя ждать, и он заторопился навстречу кукурузе. Там, где его обожгло пулей, теперь чувствовалась тяжесть. Он провел рукой по правой стороне груди, под ребрами, и рука стала мокрой от теплой крови, которой была пропитана рубаха. Тогда он понял, что ранен навылет. Им овладел страх, и даже не страх, а ужас, сменившийся потом жалостью к самому себе. Он всхлипнул, точно беспомощный ребенок, который не в силах толком понять, 30 что с ним происходит. Но он поборол себя. Подавляя отчаяние, стал думать о товарищах. Живой или мертвый, он должен к ним добраться. Только там может он рассчитывать на помощь. Только там, и нигде больше! Мысль сосредоточилась на ране, он сказал себе, что надо экономить силы. Правая рука придерживала саднящее место. Он поднял ее, осмотрел. Рука вся была залита алой кровью. От вида крови ему стало дурно. Он зашатался, закрыл глаза и с трудом удержался на ногах. Всего несколько шагов оставалось до зеленого кукурузного поля, которое спрячет его. Вот оно! Он вбежал в зеленые заросли, но уже в следующее мгновение перед ним раскинулась волнами холмистая голая пашня, расчерченная лишь межами и редким, низким кустарником. Кукуруза, как оказалось, росла длинной, но узкой полоской, самое большее шага три в ширину…
Он застыл, увидев, что попал в западню. Было ясно, что двигаться следовало только вперед. Любая попытка спрятаться или свернуть в сторону только сократит расстояние между ним и преследователями, но как бежать по голому полю, где его так просто заметить и пристрелить? Он повернул и бегом двинулся вдоль полосы кукурузы. В конце ее земля немного уходила под уклон, — значит, там какая-то лощина. Хорошо бы туда добраться. Добежав до лощинки, он с радостью увидел, что она ведет в настоящий овраг, поросший деревьями.
Он бежал теперь по оврагу, но тот становился все более мелким, все больше раздавался вширь, по склонам появились йевысокие кусты, одинокие ивы, и вот он уже превратился в плоскую котловину, по дну которой протекала речушка. Антон перебрался на другой берег, надеясь спрятаться за деревьями, и неожиданно оказался на проселке — сыром и черном, усеянном речной галькой.
Он остановился, расстегнул рубаху, осмотрел грудь. И увидел рану, похожую на темно-красные губы, из которых струйкой сочится кровь. С содроганием почувствовал он, что живот и пах у него тоже в крови. И вновь ощутил глухое отчаяние.
— Не выжить, — сказал он себе, продолжая разглядывать устало, прерывисто вздымавшуюся грудь. Но леденящая эта мысль вновь пробудила волю. — Я должен дойти до лагеря… Только бы дойти до лагеря! — произнес он вслух, словно стараясь самого себя убедить в том, что жив.
Собственный голос показался ему голосом какого-то другого существа, жившего где-то в нем, но существо это, к которому уже подкралась смерть, все же не был он сам. Мозг вновь подсказал: «Надо экономить силы, надо быть благоразумным». Он зашагал было дальше, как вдруг почувствовал жажду. Спустился к речке, напился. Выпрямляясь, он посмотрел назад, и на том самом месте, откуда недавно спускался в лощинку, на гребне холма увидел всадника. Значит, послана погоня. Единственный шанс спастись — это спрятаться где-нибудь, притаясь, как заяц.
Речушка убегала за чей-то огород, обнесенный изгородью из терновника. Он направился туда по тропке, которая привела его к деревянной лесенке, прилаженной хозяином взамен калитки, чтоб не забредала скотина. Антон перелез через изгородь, уверенный в том, что на огороде никого нет, и вдруг за высокими колышками, по которым вилась фасоль, увидел какую-то женщину. Она стояла нагнувшись почти у самой изгороди и, когда он соскочил на землю, выпрямилась и негромко вскрикнула. Антон увидел прямо перед собой ее испуганные глаза. Увидел также, что это молодая крестьянка с округлым, загорелым, добрым лицом.
Задыхаясь, он почти шепотом произнес:
— Ты не бойся… Это ничего… Я так… Я тебе ничего плохого не сделаю…
Она изумленно глядела на него, полураскрыв рот, готовая звать на помощь. Но тут вдруг заметила, как две слезинки выступили у него на глазах и скатились по впалым щекам. Он не отводил от нее взгляда, пытаясь всеми силами внушить ей, чтоб не кричала, не боялась его.
Женщина ничего не понимала, и тогда он выговорил чуть слышно:
— За мной гонятся…
— Кто? — спросила она.
— Полиция.
В глазах у нее мелькнула какая-то тень, и он поспешил добавить:
— Я студент.
— Боже милостивый, — сказала она. — Чего тебе от меня надо?
— Не выдавай меня!
Она продолжала все так же оторопело глядеть на него.
— Я спрячусь тут, — умоляюще сказал он. — Если меня найдут, скажу, что пробрался сюда тайком, ты меня не видела.
Женщина подняла глаза, оглядела склон овражка и молча отошла в другой конец огорода.
Он дотащился до изгороди и лег за грядкой с фасолью. Горлом пошла кровь, все тело охватила слабость. Он лежал ничком, чувствуя, как животу становится горячо от натекающей крови.
На дороге раздался топот копыт. Женщина собирала фасоль шагах в двадцати от изгороди — присев на корточки, складывала стручки в подвернутый передник. Тихонько журчала в речушке вода. Где-то неподалеку пел дрозд. Влажная земля попахивала гнилью.
Топот приблизился, он услыхал скрип седла и лошадиный храп. С той стороны изгороди остановился конный полицейский. Женщина выпрямилась.
Усталый голос спросил:
— Человек тут не проходил?
Затаив дыхание, Антон ждал, что скажет женщина. Ему показалось, что прошла целая минута, прежде чем та произнесла:
— Какой человек?
— Молодой. Одет по-городскому.
Она снова помедлила с ответом, и Антон замер.
— Никто не проходил, — наконец сказала она.
— Это точно?
— Никакого я человека не видела.
— А давно ты тут?
— Давно. Часа два будет.
Наступило молчание. Полицейский, должно быть, раздумывал. Потом сказал: