— Ганутка! — крикнула ей из круга подружка, думая, что они в паре.— Ты почему с ним не танцуешь? — и засмеялась.
— Хочешь, пойдем? — коротко бросила ему Ганутка, и не успел он опомниться, как неведомая сила сдвинула его руки-ноги и завертела его с нею в польке.
Танцевать Хомка не очень умел, да и танцевать было неудобно: пары налетали одна на другую, теснота, а ноги все время сбиваются с такта: ярмарочный шум заглушал музыку... Плотная пыль поглотила все вокруг. А кроме того, Хомка стыдился своих потных, влажных ладоней. Он никак не мог заставить себя смотреть не куда-то мимо Ганутки, а хотя бы изредка под ноги и хоть немножечко, но на Ганутку. Так нет же, бросить взгляд ей на плечико он еще так-сяк мог, но чтобы глаза в глаза — ни-ни. И не получил того удовлетворения, о котором мечтал.
После танца он, стесняясь, поблагодарил ее, она же — охотно или нехотя, кто знает! — промолвила с девичьей нежностью:
— Как хорошо ты танцуешь!.. Легко с тобой...
И немного прошлась с ним. Очутились возле будки с ситро. Торговала Малка. Она все присматривалась, присматривалась, но в таком большом и разодетом парне не узнала Хомочку. Когда же он подал ей руку и сказал, недогадливой: «Я — Домнин сын»,— Малка поставила ему и его девчине самую большую бутылку ситро и две глиняные кружечки, хотя другим парам давала только по одной, насыпала два стакана жареных семечек, положила на прилавок два пряника и стала расхваливать Ганутке Хомку, словно он был ей родной. Хомка колебался: покупать ли пряники? Но Ганутка, почувствовав, что он колеблется, так доброжелательно сказала ему совсем детским взглядом синих глаз: «Не надо, обойдемся и без них»,— что ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть пряник в ее мягких румяных губках.
Когда они сидели рядом и угощались, к будке подошел дед с целой охапкой дудочек-посвистелей. Он перекинул охапку на левую руку, взял одну пару, продул, бережно потер ладонью и заиграл свадебную песню, приманивая на свой товар покупателей. Все — Хомка, и Ганутка, и даже занятая своей жалкой торговлишкой Малка — с удовольствием слушали, как он играет. Старого дударя обступила толпа молодежи, народ подходил, но вот какой-то панич, может быть, попович или молодой учитель, захотел выбрать одну пару. Перебирая всю охапку, стучавшую, как стучит все пустое, имеющее тонкие, звучащие стенки, он сказал об одной:
— Эта пара никуда не годится!
— Не годится, молодой человек?! — весело обернулся к паничу дударь, взял из охапки названную дудочку и, не отвязывая ее, а лишь слегка наклонившись, заиграл... Так заиграл, что большая толпа людей, следившая за спором, сразу притихла...— Ну как, не годится, молодой человек? Вот и берите за три копейки да играйте на здоровье, развлекайте себя и хороших людей... Только вам на ней так не сыграть.
Тогда Хомка робко похвастался девушке, что он тоже умеет играть на посвистели, но, конечно, так играть, как дедушка, не сможет... Ганутка слушала его доброжелательно.
Тем временем недалеко от них вспыхнула и все больше разгоралась потасовка между Петроком и городчанами. Громко ругаясь, городчане размахивали грушевыми тросточками, наседая всей оравой на Петрока и Авдулю. Толпа сорвиголов медленно двигалась в сторону Малкиной будки. Петрок шнырял глазами в толпе, разыскивая Хомку и других асмоловцев. Почуяв недоброе, Малка шепнула что-то Хомке на ухо. Тот вскочил, собираясь бежать к танцующим, среди которых были без малого почти что все асмоловские. Но в это время, прямо на глазах, какой-то долговязый городчанин хватил Петрока суковатой палкой по спине, распоров ему покупной черный пиджак. Ганутка в испуге вцепилась в Хомку, и он просто не смог вырваться. Но на подмогу уже бежали асмоловцы. Авдуля куда-то скрылась, заголосила Малка в страхе за свой товар. Другой городчанин, пьяный-пьянюсенький, увидя возле будки асмоловского батрака с городчанкой, ни с того ни с сего вдруг выдернул подставку под Малкиным лотком... Конфеты, семечки, жалкие сушки покатились в пыль, на дорогу, тотчас попадая в карманы охочей до лакомств мелкоты, оказавшейся тут как тут. Разгневанный Хомка изо всей силы толкнул пьяного буяна в грудь, но при этом зацепился сапогом за колышек возле будки, оторвал каблук и шмякнулся наземь, растянувшись в пыли. На него кто-то навалился, кто-то наступила ногой, и белая вышитая рубаха затрещала по швам. Подбежали асмоловцы и очень скоро одолели городчан. Они помогли Малке поправить дела, надавали подзатыльников озорной мелкоте и щедро заплатили за ситро, которого теперь, после удачного боя, выпили много. Малка на скорую руку зашила Петроков пиджак, а сам Петрок в это время в одной рубашке, чувствовал себя героем среди своей дружины, хохотал, смешно показывал, как все происходило, и зубоскалил по поводу того, что побитые городчане бежали с поля боя.