копейки кружка. Помогают при различных воспалительных процессах. Очищают кровь. Я когда мимо прохожу, то всегда думаю: "А не выпить ли мне для интересу пивных дрожжей?" Давай выпьем, а?
— Это на кой бы мне еще черт сдалось? - начал было дядя, но осекся, хитро глянул на племянника и сказал: -
Ну что ж, давай попробуем, все в жизни надо попробовать...
Они и выпили, ежась, этого скверного кислого напитка. Племянник, впрочем, свою кружку недопил. И шуршала осень в шагу. Они стояли в самом начале Невского проспекта. Бухнула Петропавловская пушка. Дядя с племянником схватились за часы и разом заозирались.
- Такси, такси! - завопил дядя.
Плюхнулись на мягкие сиденья.
— Пивбар "Пушкарь", - важно сказал племянник. - Знаешь, куда?
— То мне не знать, - буркнул таксист, курящий американскую сигарету "Винстон". Затянулся еще разок,
плюнул вальяжным окурком в открытое окошко, и такси тронулось.
Вне культуры
1
Проснувшись однажды утром в 12 часов дня, он умылся, вытерся начинающим грязнеть белым вафельным полотенцем, походил, походил да и завалился, трясясь с похмелья, обратно на постель.
Лежит, лежит и смотрит вверх, в беленый потолок, где вовсе нет ничего интересного и поучительного, и увлекательного нет и быть не может.
Лежит, лежит и, представьте себе, какую-то думу думает. А что тут, спрашивается, думать, когда и так все ясно.
Что ясно? Да ничего не ясно.
Ясно только, что лежит себе, существуя, смотрит в потолок.
Думу думая? Х-хе. Дума эта - какие-то обрывки, рваные веревочки: несущественно, позабыто, запутано. Да еще вдобавок, как на качелях - вверх-вниз, вниз-вверх, вверх-вниз, - похмелье вдобавок. Попил он, умывшись, воды, а ведь всякому известно, что похмелье простой водой не изгонишь.
Бедный человек - он точно погиб бы в это дневное утро от похмелья, от дум без мысли, от серости - в комнате и за окном, оттого, что в доме водятся клопы и тараканы, - он бы умер, и никто бы ничего бы никогда бы и не вспомнил бы про него, он бы умер, но тут из рваных веревочек связалось нечто - эдакая мозговая петля.
Некая мысль вошла в его бедную голову.
- А не написать ли мне сейчас, вот именно сейчас какие-нибудь такие стихи?
2
Между прочим, и неудивительно вовсе, что мыслью о таком действии закончились его мозговые страдания. Скорее странно, что он раньше не вспомнил, забыл, как любит иной раз черкануть перышком по бумажке.
Тем более что за день до этого, в пятницу, он ехал в троллейбусе на работу, ехал и прочитал случайно у случайного соседа в газете через плечо, что сейчас все поэты овладели стихотворной формой, но им в их стихах не хватает смысла и содержания.
Какая это была газета, он не знал, кто такую статью сочинил, он не знал, а может быть, и вообще что-нибудь напутал в утренней троллейбусной сутолоке, может быть, и не было никогда и вообще такой статьи, но всплыли в похмельном мозгу читанные или воображаемо-читанные слова, и он сказал вдруг: "А не написать ли мне сейчас стихи?" Точнее, он сказал: "А не написать ли мне сейчас, вот именно сейчас какие-нибудь такие стихи?"
И он тут вдруг решительно встал, походил и решил, что прямо сейчас вот он сядет за стол и напишет какие-нибудь такие не очень плохие стихи со смыслом, содержанием и формой.
3
Сначала он все еще колебался немного. Думает:
- Ну куда это я лезу опять, свинья я нечищенная?
Думает:
- Может, лучше пойти посуду в ларек сдать да похмелиться?
Сомневался, как видите, но страсть к сочинительству и голос литературной крови взяли верх - он сел за стол.
И за столом уже сидя, кстати вспомнил, что по воскресеньям ларек "Прием - посуда" как раз приема-то и не производит по вине проклятой конторы "Горгастроном", установившей такие неправильные правила, чтобы по воскресеньям и субботам не сдавать пустой посуды, хотя если по воскресеньям и субботам не сдавать, то когда же, спрашивается, ее сдавать, коли весь день проводишь на работе?
- Что это? Глупость или осознанное вредительство? - спросил он самого себя - и не знал.
Посидел. Встал. Пошел. Воды попил из-под крана. Вернулся. Сдвинув немытые обсохшие тарелки, сел, а твердые остатки вчерашней пищи вообще просто-напросто сбросил на пол.
Посидел немного, подумал. Никакая идея о стихах его головушку не осеняет, никакой образ в его головушку бедную нейдет. Бедный! Какой уж там смысл, какое уж там содержание, форма, когда в головушке будто волны морские, когда в головушке и в ушах прибой, и создает невидимый ультразвон, отчего - ни смысла, ни формы, ни содержания - ничего нет.