Там, на белом снегу, стоял на карачках неизвестный человек, окрашивая головной кровью снег. Он держался за голову и кричал:
— Аи! Аи! Убили!
— Аи! Аи! Убили! - продолжал кричать человек. Хотя если бы его действительно убили, то он уже лежал бы в
снегу мертвый, а так - простая случилась вещь, круто упал на него серьезный будильник.
— Да кто ж тебя обидел, бедолагу?! - вскричал я, приближаясь.
— Не мрачнейте! Не мрачнейте! Только не мрачнейте! - кричал раненый, поднимаясь с карачек и зажимая
рану. - Я клянусь, что вы у меня не будете сидеть в тюрьме.
— Да мне и незачем сидеть, благороднейший бедолага! - снова вскричал я, совсем приблизившись к этому
хитро улыбающемуся человеку оборванной наружности и развязного поведения.
— Сам, дружок, прекрасно знаешь, что при соответствующей постановке вопроса будешь сидеть как миленький, - уперся человек.
Я приуныл.
— Да ты не отчаивайся, - утешил меня добрый человек. - Ничего плохого! Ты дай мне лучше побольше денег, я тогда пойду к врачу, и он мне за твой счет вставит в голову золотую пластину.
— А может, тебе лучше вставить пластину из крылатого металла алюминия? - осторожно осведомился я.
— Нет, мне нужна золотая, - уперся пострадавший.
— Да зачем же золотая-то? - все не понимал я.
— А чтоб была подороже, - нагло объяснил мне этот веселый бродяга.
И добавил, испытующе на меня глядя:
- Ну что? В милицию за актом идти?
Я открыл рот и хотел его отбрить языком, как бритвой, но мне вдруг стало жалко бродягу, как товарища по какому-то одинаковому несчастью.
- Стой здесь, - велел я и, взлетев домой, мгновенно вернулся с пятью рублями суммы бумажных денег.
- Вот это дело! - пришел в восторг потерпевший.
После чего мгновенно опять сошел с ума, то есть стал вроде бы опять как дурачок.
У него кровь хлещет, а он поет:
Легко на сердце от пенсии веселой...
Принял этот якобы дурак мою сумму с пением и поклонами и ушел, заверив меня, чтоб я не беспокоился. Что золотая пластина будет у него в голове непременно, так что зачем и беспокоиться.
Ну а мне что беспокоиться? Я ведь это только так, движимый гуманизмом. Что из того, что из окна упал будильник? Это происшествие вполне можно было бы квалифицировать как несчастный случай. Случай - и все! Мало ли какие бывают случаи? Эх ты, будильник! Как будто ты мне на голову упал, а не дураку. Как будто бы мне упал и выбил из моей дурацкой башки все мучения мои и все заботы.
Потому что действительно ведь скоро все устроилось. Я познакомился с другой девушкой. Ее зовут Катя, и я обещал ей, что мы когда-нибудь пойдем в ЗАГС. На работе меня сделали руководителем группы, и вы можете надо мной смеяться, конечно, но я полюбил свою работу и даже нашел в ней некоторую изюминку. Ручные часы мои отремонтированы и сияют на моей руке, кукушка кукует, трехрублевый будильник есть новый. Все, почти все устроилось.
И я дурака за это очень люблю. Я люблю этого кадрового старожила, исконного городского дурака Мишу. Мне всегда приятно встретить его в самых неожиданных местах.
Вот он на барахолке. Торгует подержанными радиолампами и фотографическими портретами различных звезд. Одежда: вытертые вельветовые штаны, рюкзак и шляпа-котелок.
Вот он в книжном магазине. Важно беседует с развлекаемыми продавщицами о нескромном. Небрит. Слюна брызжет из щербатого рта.
А вот он забрался на высокий постамент рядом с исполкомом. Забрался и что-то кричит. Что он кричит? Подойдем, послушаем...
Золотая пластина! Золотая пластина!
Я трагедию жизни превращу в грезо-фарс.
Золотая пластина! Золотая пластина!
Из Нью-Йорка - в Решеты!
Из Козульки - на Марс!
А я гляжу на него, опершись о ручку новой родной прелестной Кати, я гляжу на него и думаю... думаю... думаю... Что я думаю? Да так, ничего я не думаю. Не бойтесь.
С чего начинается рассказ о князе Кропоткине
Малокачественное, паралитературное
произведение, написанное исключительно с
медицинской целью улучшения собственного
творческого самочувствия, но не для распространения, самоцензурируемое etc...
"19 ноября 19... во время... в квартире Ф.Ф.С., моего знакомого, по адресу... были... все мои рукописи, включая и копии, рецензии, письма.
Одним словом, весь мой писательский архив, который копился у меня в течение 20 лет и потеря которого означает конец моей писательской жизни.
Не мне судить, но мне кажется, что достаточно и беглого взгляда, чтобы понять - вся моя литературная деятельность открыта, и у меня ни от кого нет секретов. Я - писатель. Я прошу... Я верю..."
Из заявления
Но дай руке, итог опередив,
Ко лбу приникнуть жадною щепоткой.