Позади здания уже собралась толпа черно-белых детей. Ах! Кто же это тут так выделяется? Да это же Яна! Смотри, она стоит в красном сарафане в клетку. На ногах белые лакированные сандалии, а в руках громадный букет цветов. Но загляни в ее лицо: оно полно недовольства и обиды. А дело было в том, что ей не купили туфли, какие она хотела. Ее сестра ходила в белых туфлях на небольшом каблуке, и ей тоже безумно хотелось похожие, но пришлось надеть сандалии.
Сейчас закончится линейка, и первоклассники, как принято, пройдутся у всех на виду. Для Яны этот момент будет поистине важным. Впервые она выпустит руки отца и матери, предстанет пред обществом и заглянет в его глаза. Родители явно переживают: а вдруг их ребенок будет вести себя так же, как и в саду. Еще при подготовке к этому мероприятию они уже начали саркастически нашептывать: «Придешь в школу – тоже будешь плакать, да?» Удар, но действенный. Яна решила для себя, что ни за что не будет плакать. Хотя с этим она, возможно, переусердствовала. Вот новоиспеченный первый класс вошел в их школьный кабинет, и каждый ребенок выбрал себе место. Яна заняла третью парту в ряду посередине. Давай постоим рядом с ее отцом и посмотрим на нее, пока классный преподаватель будет говорить.
Если бы кто-то удосужился посмотреть вместе с нами, то сразу же и заметил бы, что внимание девочки полностью переключено на другие вещи. Ей совершенно не интересно, о чем говорят, кого фотографируют и что вообще делают остальные. Она тщательно рассматривает каждую деталь кабинета, впитывает в себя цвета, расположение мебели и картин, специфические запахи, особенности учительского стола, манящий вид за окном. Она запоминает шероховатости на поверхности парты, ощущения, что остаются на кончиках пальцев, после того как проведешь по ней ладонью. Яна жила этим: у девочки была острая необходимость чувствовать, а точнее, прочувствовать все, хотя бы с помощью пяти основных чувств.
И чем больше она прислушивалась и присматривалась, тем меньше ей все это нравилось. Что можно делать там, где четыре стены, доска на стене, стулья и столы. Где тебе нельзя вставать и идти куда хочется, говорить о чем душа пожелает, да в конце концов думать, о чем хочется думать. Ответ напрашивается сам: здесь ты можешь быть только винтиком или никем. Какая скукота! Яна не знала, как нужно вести себя, что говорить в таком чуждом для нее месте. И она молчала. Вскоре молчание переросло в привычку, привычка стала составляющей характера, а социум, пусть и детский, но уже стремящийся осудить, выдал приговор: нелюдь!
Яна так и не нашла смысла там, где его не было. Она перестала воспринимать школу как что-то обязательное и нужное. Все же посещать ее приходилось, и Яна шла туда, но исключительно потому, что того требовали родители, того требовал устоявшийся порядок вещей. Правда, за отсутствием мотивации слово «надо» меркло в голове, и она начинала идти на детские ухищрения и симулировала плохое самочувствие, лишь бы не ходить на уроки, а заняться тем, что действительно было бы по душе. Неудивительно, что оценки стали ухудшаться, а так и не налаженные отношения с однокашниками и вовсе потерпели крах. Все верно: за время отсутствия другие дети ее класса уже сформировали свой крохотный мир, и, когда Яна заходила в класс после очередного «выздоровления», на нее смотрели и видели другое, незнакомое и непонятое существо. Отличающуюся от них по всем параметрам девочку, которую никто в этом мире уже не ждет. Ведь она не соблюдала рамки, предписанные кем-то, чем и вызывала острое ощущение чужеродности.
Яна стремительно отдалялась от общества. Все больше контакт с внешним миром ставил ее в ступор. За свою жизнь она ни разу не заводила новых знакомств, и сейчас у нее в голове не укладывалось, как пойти на контакт с детьми, которые смотрят на нее, как волк на свою добычу. Естественно, ее детский склад ума не мог постичь, почему же дружба ей неподвластна. Яна начинала поддаваться страху раскрыться другим, в конце концов решив, что дружба – это что-то, существующее в этом большом мире, но не предназначенное для нее. Вскоре она окончательно закрыла створки своего сердца и начала воспринимать окружающих как тягостное испытание.
Таким образом она продолжала плыть по течению, покуда не наступало лето. В пору летних каникул она возвращалась в роли пастуха в овраг, и там жизнь снова струилась по ее венам. Навсегда тот запах, земля, ветра станут для нее музыкой жизни и любви. И еще очень нескоро она сможет отвести взгляд с этих горячо любимых мест.