Когда они вошли, Тихоня спросил кассира, есть ли на его текущем счету один доллар. Кассир порылся в своих книгах и покачал головой.
— Только что пришел чек, — сказал он. — Чек на один доллар. Ваш счет исчерпан.
Все на свете, в том числе и кассир и парикмахер, были правы. Один Тихоня был неправ. Он не понимал, как это вышло, не знал, что он не может быть прав, раз все говорят, что он не прав. Он разорвал чек и заплатил парикмахеру сорок центов за стрижку. После этого у него осталось в кармане всего восемьдесят центов, не считая билета в оба конца.
Он поспел на поезд в последнюю минуту и занял место в вагоне для курящих. Усевшись, он вдруг вспомнил, что никому из футбольной команды не разрешалось нарушать режим тренировки до банкета, и обрадовался, что не придется тратить десять центов на сигару.
Было около семи часов вечера, когда поезд остановился в Сондерстауне. Тихоня спрыгнул с подножки и первым делом бросился в ресторан. Он заказал бутерброд с ломтиком холодной курицы и стакан молока. После этого у него оставалось всего пятьдесят пять центов.
В телефонной книжке было пятнадцать или двадцать Хэмптонов. По пяти центов за вызов... Он решил записать на бумажке несколько адресов и попробовал узнать, где живет самая хорошенькая хэмптоновская дочка. Он был уверен, что все они между собой в родстве и что он сможет разузнать, где живет та, которую он искал.
Он отыскал по адресу первых Хэмптонов. Они жили в девяти кварталах от вокзала, и было почти восемь часов, когда он туда добрался. Негритянка-горничная вышла на звонок. Тихоня небрежно сунул ей в руку монету. У него осталось всего сорок пять центов.
— Это за что же? — спросила она, с любопытством разглядывая десятицентовую монетку.
— Я приехал в ваш город по важному делу, — решительно проговорил Тихоня, — и мне необходимо найти мисс Хэмптон.
— Которую мисс Хэмптон? — спросила горничная. — Здесь молодых барышень Хэмптон целый выводок. У нас в доме ни одной, правда, нет, но зато в других домах их много.
Тихоня пошарил в кармане. Он сунул еще одну монетку горничной, когда она отвернулась. Теперь у него осталось только тридцать пять центов.
— Я не знаю, как ее зовут, — сказал Тихоня, — но у меня к ней важное поручение. Она — самая хорошенькая из них всех.
— Хэмптоновские барышни почти все хорошенькие, — сказала негритянка, — я просто не знаю...
— — Но есть же самая красивая? — настойчиво повторил Тихоня.
— Наверно, вы думаете про мисс Салли Хэмптон, — быстро сказала горничная, — она чудо какая красивая.
— А где она живет?
Служанка подошла к перилам крыльца и показала вдоль по улице. Надо было повернуть раз пять или шесть, а дом был белый, трехэтажный. Тихоня сразу забыл, куда надо поворачивать, но шел и глядел, где же трехэтажный белый дом.
Когда он дошел наконец до такого дома, как описывала негритянка, он взбежал по ступенькам террасы и уже собирался позвонить у двери. Но еще не успел дотронуться до звонка, как услышал, что кто-то в дальнем конце террасы встал и подошел к нему. На террасе было темно, а уличные фонари тоже давали мало света.
Я пришел к мисс Салли Хэмптон, — сказал Тихоня.
— Серьезно? Это забавно...
— Почему забавно? — спросил Тихоня.
— Потому что я — Салли Хэмптон. А... а кто вы такой?
— Я — Тихоня, — сказал он. — То есть я хочу сказать... я хочу сказать, что я — Тихоня. Моя фамилия... я Рэссел Шерман. То есть я... я — Тихоня
— И вы пришли ко мне в гости? — спросила девушка.
— Я приехал из форрест-гровского колледжа, вернее... Ну да, я за этим и приехал. Я приехал к вам.
— Вы с поручением от каких-нибудь знакомых или за вами послали от нас?
— Не совсем так, — сказал Тихоня, напряженно всматриваясь в нее при слабом свете уличных фонарей. — Я приехал к вам, потому что ребята мне сказали, что вы самая... что вы...
— Но я ни души не знаю в Форрест-Грове, — сказала она. — Вы, наверно, ошиблись. Я знаю очень много мальчиков в Риверсайде, но из ваших я ни с кем не знакома.
— Мы сыграли двадцать один — ноль на прошлой неделе, — сказал Тихоня. — Если бы Чэк Гаррис не выбыл из строя, мы бы им набили еще больше, и я играл всю последнюю четверть вместо Чэка, когда он ушибся и должен был уйти с поля.
— И вы специально приехали из Форрест-Грова, чтобы мне это рассказать? — засмеялась она.
— Нет, не совсем так, — сказал Тихоня. — Но все это имеет прямое отношение к моему приезду. У нас завтра банкет, мы всегда так празднуем конец футбольного сезона — наедаемся до отвала.
— А вы пойдете на банкет? — спросила Салли.
— Ну, ясно, — сказал Тихоня. — То есть я хочу сказать... ну, в общем, мне бы хотелось пойти. А вам?
— Мне?
— Салли Хэмптон, — сказал он, — я думал, что вам, может быть, захочется пойти. Вот я и приехал в Сондерстаун пригласить вас.
— Не знаю, право, — сказала она нерешительно.— Мама, может быть, меня не пустит. И, кроме того, я вас совсем не знаю.
— Я же Тихоня, — сказал он серьезно. — Со мной вы можете пойти совершенно спокойно.
Она рассмеялась.
— Вот если бы вы были знакомы с кем-нибудь, кого я знаю, может быть, мама меня и пустила бы. Вы знаете Ральфа Кэррола из Риверсайда? Он тоже играет в футбольной команде.
— Ясно, знаю, — сказал Тихоня. — Он играл как раз против меня в День благодарения, в последней четверти.
— Пойду спрошу маму, — сказала Салли, — может, она и позволит.
Она ушла в дом, а Тихоня сел в гамак и стал ждать. Она долго не возвращалась. Тихоня даже подумал, не воспользовалась ли она этим предлогом, чтобы избавиться от него. Прошло почти десять минут, прежде чем она вернулась на террасу. Он вскочил ей навстречу.
— У меня завтра вечер занят, — сказала Салли.
— Ну, скажите пожалуйста! — огорчился Тихоня. Она села в качалку. Тихоня сел рядом с ней.
— Но я думаю, что откажусь от этого приглашения и поеду в Форрест-Гров, — сказала она, искоса поглядывая на него. — Мама мне разрешила. Она сама свезет меня туда, и мы остановимся в отеле.
— Вот это да! — сказал Тихоня. — Вы правду говорите?
— Конечно, — сказала Салли, раскачивая кресло.
— И вы пойдете со мной на банкет?
— С удовольствием.
— Ладно, — сказал Тихоня, — теперь, пожалуй, мне пора уходить.
— Так скоро? — сказала она.
— Сейчас уже поздно, а футболисту нельзя поздно ложиться спать, — объяснил он. — В сущности, мы не прекращаем тренировок до завтрашнего вечера.
Салли встала и вышла с ним на крыльцо. Она протянула ему руку.
— Спокойной ночи, мистер...
— Просто Тихоня, — сказал он.
— Спокойной ночи, Тихоня, — повторила она.
— Я зайду за вами в гостиницу завтра вечером ровно в девять, — сказал он.
Он спускался по ступенькам, пятясь назад и пытаясь на ходу разглядеть ее лицо в отблесках уличных фонарей. Он пятился так почти до самой калитки и все-таки не разглядел ее как следует.
Когда он пришел на станцию, было уже около десяти вечера. Негр-носильщик подметал зал ожидания. Ресторан напротив был еще открыт, и Тихоня зашел и заказал бутерброд с холодной курицей и стакан молока. Расплатившись, он даже не поинтересовался, остались ли у него еще деньги.
На станции все огни были потушены. Он прошел в зал ожидания и сел на скамейку. Через несколько минут вошел носильщик и запер двери. Следующий поезд па Форрест-Гров уходил только утром, в половине десятого.
Сняв пальто и расстелив его на скамье, Тихоня закрыл глаза и от усталости сразу уснул, даже не успев подумать о завтрашнем банкете футболистов.
Тихоня вернулся в Форрест-Гров уже далеко за полдень. Во дворе общежития он встретил Тома и Пита, которые шли из гимнастического зала. Они помахали ему и пошли навстречу через двор.