Толстой Владислав Игоревич
Тихоокеанский шторм
Лазарев - выбор пути.
Спецхран Министерства ВМФ СССР, ОГВ, дело ? 112, папка ? 14.
М.П. Лазарев, Адмирал Флота, неопубликованные воспоминания, 70-е годы, АИ МВ.
Сейчас я вспоминаю, с чего же все началось - как я перерос свое амплуа 'морского волка', став адмиралом Красной Империи, одним из создателей советского океанского флота. Оглядываясь на прожитые годы, вспоминая, каков был наш старт, трудно поверить в то, что всего за тридцать лет мы прошли путь от второразрядного прибрежного флота к положению одного из двух Владык Океана, на равных оспаривающих господство над Мировым Океаном у англосаксов - но мы сделали это, как ни фантастически это звучало тогда, в тяжелом и кровавом 43-м году, когда для нас было проблемой построить пару эсминцев, а американцы успешно строили колоссальные серии линкоров и авианосцев, крейсеров и эсминцев.
Наверно, все началось с беседы, которую предложил мне Николай Герасимович Кузнецов в декабре 1943 года - во время одного из посещений наркомата. Прошло много лет, но я до сих пор помню этот разговор в мельчайших деталях - впрочем, это и неудивительно, поскольку этот разговор также изменил мою жизнь, как и провал в прошлое 'Воронежа', как встреча с моей любимой, моей Анечкой.
После решения текущих дел Николай Герасимович предложил мне задержаться, после чего прямо мне сказал: 'Михаил Петрович, мне бы хотелось с Вами побеседовать о предельно серьезных материях - но этот разговор должен остаться между нами, не став достоянием кого-то третьего. Вы готовы побеседовать таким образом?'
Не стану лгать себе даже в этих воспоминаниях, изначально не предназначенных для опубликования, что положительный ответ дался мне легко - да, я прекрасно знал то, что Николай Герасимович, при всей его жесткости и решительности, является предельно порядочным человеком, никогда не замешанным ни в каких интригах, что он никогда не лез в политику; но я не менее хорошо понимал и то, что наше знание о будущем, пусть неполное и отрывочное, может стать, высокопарно изъясняясь, не только мечом против внешних врагов, но и отравленным кинжалом во внутренних интригах, недаром Берия лез из кожи, старательно обкладывая нас по всем возможным направлениям - дело ведь было не только в соблюдении режима секретности для недопущения классических утечек, но и в том, что наше знание могло стать оружием в борьбе элит внутри Советского Союза.
В общем, я колебался - и, наверно, если бы такой разговор мне предложил кто-то другой, я бы отказался - но сыграли свою роль и человеческая порядочность Николая Герасимовича, и корпоративная солидарность потомственного морского офицера, и, не стану скрывать, мое глубочайшее уважение к нему, как к создателю советского флота.
- Да, товарищ нарком - слово офицера, этот разговор останется между нами - ответил я.
- Михаил Петрович, давайте без чинов - предложил Кузнецов.
- Почту за честь - ответил я.
- Михаил Петрович, я никогда не спрашивал Вас о своей дальнейшей судьбе, считая это неуместным, хотя, не стану скрывать, мне очень хочется это знать - не сочтите мои вопросы завуалированной попыткой узнать свое будущее - начал объяснять свою позицию Николай Герасимович - но, сейчас в верхах начались нехорошие шевеления, касающиеся послевоенного распределения средств между армией и флотом, поэтому я хочу спросить Вас прямо - что было с флотом после войны, в Вашем прошлом?
Я немного помедлил - говорить горькую правду о послевоенном погроме флота мне очень не хотелось, но лгать Николаю Герасимовичу, не отделявшему свою судьбу от судьбы нашего флота, вложившему в него свою душу, я не мог даже 'во спасение'.
- Будет плохо, Николай Герасимович - глядя ему в глаза, ответил я - подробностей я, честное слово, не знаю, но после войны была большая драка не просто за финансирование, но столкнулись две концепции будущего флота - армейцы хотели видеть флот силой, обеспечивающей потребности армии, и не более того, тогда как моряки выступали за то, чтобы флот был силой, равноправной армии.
- Насколько я понимаю, Вы и Ваша команда выступали за постепенное строительство мощного, сбалансированного флота, со временем способного бросить вызов янки - армейцы же хотели, во-первых, поддержки приморского фланга армии, во-вторых, ставки на вторую 'Битву за Атлантику' силами подводного флота, чтобы в будущей войне пресечь поступление американских подкреплений и снабжения в Западную Европу.
- В этой схватке победили сухопутчики - результатами стали и разгром флотских кадров, и фактическое замораживание строительства тяжелых надводных кораблей, классом выше легкого крейсера на полтора десятилетия, и крайне однобокое развитие нашего флота, которое так и не удалось преодолеть, несмотря на все усилия Сергея Георгиевича Горшкова.
- Да, наш флот стал вторым в мире, после американского, да, мы присутствовали во всех океанах - но мы так и не избавились от крена в сторону легких сил и подплава, строя тяжелые корабли малыми сериями, и, в частности, построив единичный нормальный авианосец только в самом конце советской эпохи, кстати, его назвали в Вашу честь; отчасти и из-за того, что наша судостроительная промышленность сорвала по срокам все кораблестроительные программы ВМФ.
- В 1947 году был неправедный 'суд чести', именно что в кавычках, тогда же 'за глаза' названный 'Делом адмиралов' - на нем Вас, Галлера, Алафузова и Степанова, с подачи Булганина, обвинили в передаче союзникам данных по высотной парашютной торпеде, некоторым артиллерийским системам, картографической информации.
- Вас всех признали виновными, и дело передали в Военную коллегию Верховного Суда, где Вас понизили в звании до контр-адмирала, а остальным дали срока. Алафузову и Степанову Вы смогли немного помочь в 1951 году, добившись их перевода из одиночек в общие камеры, а Галлер умер в заключении в 1950 году.
- Михаил Петрович, очень деликатный вопрос - помолчав, спросил Кузнецов - поймите меня правильно, пожалуйста, - мне надо знать, кому я могу доверять - не для себя, для флота - кто предал?
Мне было трудно ответить на этот вопрос, очень уж это отдавало доносительством - но глядя в глаза Кузнецову, я понял, что он не лукавит - и не будет мстить авансом.
- Первоначальный донос написал каперанг Алферов - а топили Вас Абанькин, Левченко, Харламов под руководством старавшегося изо всех сил Кулакова.
Николая Герасимовича просто передернуло от брезгливости - и я его хорошо понимал, будучи наслышан еще от отца об исполнителях расправы.
Кадры, в самом деле, были 'один другого краше' - иначе и не сказать. Так, Алферов, при несомненных послевоенных заслугах в создании атомного оружия, в 30-е увлеченно искал и находил 'вредителей и врагов народа' на минно-торпедном производстве. Не замеченный в каких-либо успехах во время ВОВ Абанькин получил орден Ушакова, так сказать, 'за компанию' - надо полагать, на суде он 'отрабатывал' сию высокую награду. Харламов почти всю войну руководил нашей военно-морской миссией в Великобритании, так что объявить его английским шпионом было легче легкого - вот он и доказывал свою лояльность предательством. Левченко, после сдачи Керчи, заработавший прозвище 'подземный адмирал', и, спасенный Кузнецовым от расстрельной стенки, а, также 'отличившийся' 'выдающейся' организацией и планированием десанта на остров Соммерс - комментировать свойства этого организма, 'отблагодарившего' Кузнецова за спасение своей шкуры, мне просто не хотелось. Ну и главный инквизитор ВМФ Кулаков, вытащенный Кузнецовым из нешуточной опалы после поражений Черноморского флота, уникум в своем роде, дважды разжалованный из вице-адмиралов в контр-адмиралы, и, оба раза всплывший - в оценке этого деятеля батины сослуживцы придерживались редкого единодушия, искренне сожалея, что его никто не утопил в выгребной яме.
К сожалению, таковы уж были реалии сталинской эпохи - мужество и самоотверженность, честность и порядочность тесно соседствовали с жестокостью и предательством, доносительством и мерзостью, зачастую тесно переплетаясь в непредставимых для человека другой эпохи сочетаниях.
- Михаил Петрович, а что, по Вашему мнению, надо сделать, чтобы избежать такого исхода нашего противостояния с армейцами? - спросил меня Кузнецов.