Через полчаса диверсанты подъехали к летному полю. Увиденное ими почти полностью подтвердило их предположения - аэродром охраняли аж семеро фольксштурмовцев, двое из которых явно пребывали в зрелых годах еще во время Империалистической войны, пятеро же были четырнадцати-пятнадцатилетними сопляками из Гитлерюгенда. На вооружении этой 'гвардии' нашлись четыре пехотных 'Маузера' Г98, два странных пистолета-пулемета, похожих на английские 'Стэны' (копии 'Стэнов' выпускались в РеИ - в 1945 году; в основном, они шли фольксштурму В.Т.) и до неприличия потрепанный ручной пулемет, в котором осназовцы с удивлением узнали допотопный французский 'Шош'.
Для приведения этой сбродной солянки к должному повиновению хватило вида эсэсовской формы и командного рыка Кузнецова 'Я командир подразделения СС штурмбаннфюрер Дитрих. Выполняю задание командования. Всем оставаться на местах - старший, ко мне!'. Горе-вояки выполнили команду быстро, хотя нормальной четкости там не было и в помине - сначала они оторопели, а потом попытались заменить армейскую четкость в исполнении команды старшего по званию суетливой исполнительностью. Выглядело это комично. Что характерно, никому из них и в голову не пришло попросить Зиберта предъявить документы.
Дальше все протекало просто - для начала Кузнецов проинспектировал эту охрану. То, что к несению караульной службы эти комики из погорелого театра были пригодны примерно в той же степени, в какой глухонемой приспособлен исполнять оперные партии, было понятно и так - но, особо диверсантов повеселил тот факт, что когда Кузнецов ткнул носом старшего и пулеметчика в покорябанную конструкцию, изображавшую ручной пулемет, спросив у них, что это за свинячье дерьмо, те доложили, что, во-первых, 'Шош' им выдали со склада трофейного имущества, поскольку нормальных пулеметов нет, во-вторых, французских патронов к нему тоже нет. Следующие две минуты майор потратил на то, чтобы с трудом сдерживая смех, охарактеризовать пригодность этой компании к несению службы, активно используя при этом шедевры германской окопной словесности. Этой речи мог бы позавидовать любой старослужащий унтер Вермахта - в совершенстве владевший немецким языком Кузнецов творчески сочетал классические обороты 'немецкого командного', в которых упоминались отходы жизнедеятельности вкупе с представителями европейской и африканской фауны, с переведенными на немецкий язык добротными русскими матюгами. Риска в этом не было ни малейшего - почему-то иностранцы, постоянно общающиеся с русскими, первым делом перенимают мат; немецкие же военнослужащие, воевавшие на Восточном фронте, охотно переводили классические 'посылы' на хохдойч.
Закончив изложение своего мнения, штурмбаннфюрер приказал фольксштурмовцам сдать посты его подчиненным - и сидеть в караулке, чтобы не путаться под ногами. Для контроля этой компании туда же было отправлено звено осназовцев. Этот вариант был оптимален - в случае звонка отвечал бы несомненный старший охраны, сначала приведенный в нужное психологическое состояние, а потом получивший приказ о соблюдении секретности, так что можно было не сомневаться в том, что он ни словечка не скажет о присутствии неизвестных эсэсовцев на аэродроме.
Группа же занялась делом - пока рядовые осназовцы занимали оборону, радист отправил короткий кодированный сигнал и получил 'квитанцию'. Теперь оставалось только ждать - если все будет нормально, то летчики появятся через два с половиной - три часа. Диверсанты понимали, что они ушли чисто, ничуть не нашумев, так что погони быть не должно - но, всегда оставался шанс на паршивую случайность; в этом случае группа должна была держаться любой ценой до прилета наших транспортников - и обеспечить погрузку документов и взлет загруженных машин. Пока что все было тихо - по просматривавшимся с территории аэродрома двум дорогам время от времени, с изрядными интервалами, проходили одиночные грузовики; через полтора часа после приезда группы прошла небольшая колонна из пяти грузовых и одной легковой машины, следовавшая во Франкфурт. Никаких признаков погони пока что не было - но нервы у диверсантов были на пределе, поскольку 'закон подлости' им был известен как нельзя лучше.
Через два с четвертью часа в караулке раздался звонок, буквально ударивший по нервам всех, услышавших его. Через пять минут вышедший покурить старший звена тихо доложил Кузнецову, что все в порядке - звонили из штаба местного фольксштурма, проверяли охрану; главный клоун доложил дежурному, что охрана несется должным порядком, происшествий нет, ничего подозрительного не замечено.
Еще через полчаса в небе раздался гул многочисленных моторов. Кузнецов с заместителем недоуменно переглянулись - да, шум моторов доносился с востока, да и по времени это должны были быть их 'извозчики' - но они ждали четыре-пять 'дугласов' с сопровождением из эскадрильи дальних 'яков', тут же был слышен гул десятков моторов. Это было странно - но, Москва могла что-то переиграть в последний момент. Кузнецов кивнул, глядя в глаза заместителю - все было ясно, надо было действовать. Кузнецов приказал готовиться к приему самолетов, капитан же, прихватив троих диверсантов, отправился в караулку.
- Герр гауптштурмфюрер, осмелюсь доложить - начал, вскочив, старший охраны - и рухнул без сознания, получив удар в подбородок. Остальных в считанные секунды вырубили остальные диверсанты. Еще секунд пятнадцать ушло на то, чтобы надежно связать горе-вояк - убивать этих комиков, не имея на то никакой необходимости, никто не хотел.
Застывший над рацией радист терпеливо ждал подтверждения - через минуту, когда самолеты уже были рядом с аэродромом, он, сорвав наушники, буквально крикнул 'Это наши!'.
- Включить освещение! - приказал майор Кузнецов, уже мысленно сбросивший 'шкуру' Зиберта. Исполнен приказ был моментально - через пять секунд взлетная полоса и стоянки самолетов были освещены ярким электрическим светом.
А еще через полминуты на посадку зашел первый транспортник. Доселе смирно сидевший в грузовике под присмотром одного из мнимых эсэсовцев управляющий едва не схлопотал инфаркт, увидев на борту садящегося самолета красные звезды. Точнее, сначала он попытался вскочить, но, наткнувшись носом на прикрученный к стволу 'Вальтера Р-38' глушитель, плюхнулся на скамейку, начав бормотать что-то вроде: 'Как же так, вы же все немцы.. Это же большевистские аэропланы..'. А потом у пожилого человека всерьез прихватило сердце - хорошо, что на одном из транспортников были врач и два фельдшера, взятые в рейс на тот случай, если в группе будут раненые, так что потенциально ценный источник информации удалось отпоить таблетками и микстурами, не дав ему помереть с перепугу.
А потом были двадцать минут дикого аврала, заключавшегося в скоростной погрузке добычи - и, в финале, самих диверсантов. Заодно и выяснилась странность с количеством самолетов - курировавший операцию Меркулов, узнав, что для вывоза группы с добычей нужны три транспортника под прикрытием эскадрильи дальних истребителей, приказал отрядить шесть 'дугласов' под прикрытием двух истребительных полков; когда же у него вежливо поинтересовались, зачем столько, заместитель Берии резонно ответил, что запас карман не тянет. Летчики рассудили, что он прав - Франкфурт-на Майне располагал неплохим ПВО, да и спорить со вторым человеком в госбезопасности им не хотелось.
Как это ни забавно, но атаковать их действительно попытались - как потом рассказали летчики, в атаку вышли шесть 'Ю-88', точнее, их модификация в варианте тяжелого ночного истребителя. Видимо, кто-то из немецких офицеров ПВО принял их рейд за атаку тяжелых бомбардировщиков - и отреагировал соответственно. Исход боя был предрешен с самого начала - тяжелые, довольно неуклюжие 'летающие батареи' на базе средних бомбардировщиков в принципе не могли вести маневренный бой с многократно превосходящими их численно легкими истребителями. Так что отогнать их удалось быстро - немцы поняли, что противник им точно не по силам.
А потом были три часа ночного полета - предельно осторожного, по курсу, проложенному в обход немецких городов, чтобы минимизировать вероятность встречи с вражескими ночными истребителями или попадания под обстрел зениток.