Однажды он задал мне несколько вопросов относительно моей работы.
— Александр, мне, как секретарю райкома партии, каждое утро приходится для ознакомления читать сводку происшествий по нашему району. Вижу, в сводках уже третий случай развратных действий в отношении ребятишек. У вас что, никакой информации по ним? Что так долго ищете преступника? И в соседнем районе тоже имеются четыре случая аналогичных преступлений…
— Олег, поверь, делаем всё возможное. Сам участвую в раскрытие преступления. Три из семи на моём участке произошли. В розыске задействованы все вокруг, от бабушек до дедушек. Во всех домах района участковые побывали, и мы с ними на пару. Побеседовали чуть не со всеми жильцами, фоторобот преступника показали. Патрульно-постовые службы, вневедомственная охрана тоже все в курсе. Ищем днём и ночью, результат пока нулевой.
— Неужели никаких зацепок? Хоть что-то у вас имеется?
— Пока нет — рутинная работа. Уже 60 с лишним человек проверили. Сам ведь знаешь: так запросто, открыто, не спросишь жулика — «ты совершил развратные действия?». Дело деликатное, потерпевшие все — несовершеннолетние, 9—12 лет, опознание с ними проводить сложно: насильника же никто из них в глаза не видел. Да и опознание преступника — это для них тоже психологическая травма, приходится работать осторожно. Есть у меня маленькая зацепка — последний случай на стадионе «Центральный». Потерпевший на долю секунды сумел взглянуть на преступника — значит, сможет его опознать. Это когда он с преступником в дырку в заборе пролазил. Жулик о гвоздь рукав своей куртки порвал, в этот момент мальчишка мельком и взглянул на него. Ведь жулик подходит со спины к своим жертвам и сразу им угрожает, чтобы не поднимали голову и не поворачивались назад — поэтому никто из потерпевших его в глаза и не видел. Ведёт их в укромные места и там совершает своё грязное дело. В наших фотоальбомах и картотеках его нет — то ли ещё не был в поле нашего зрения, то ли мы его проглядели. На неделе выберу время — съезжу в одну вспомогательную школу, побеседую с учителями. В основном люди, склонные к таким преступлениям, имеют психические отклонения, как и все геи — то есть «нетрадиционной ориентации» и разные им подобные — они ненормальные люди, так сказать, отбросы общества. Только некоторые «умные» люди в нашей стране считают, что они, как и мы, — нормальные. Не иначе, сами такие же.
— Таких уродов только сразу к стенке ставить. Они опасны для общества, — сказал Олег.
— А ставить кто должен — я? Так я — маленький человек, простой опер, и такие вопросы не решаю. Вы бы у себя в партии, на вашем съезде, подняли этот щепетильный вопрос и решили. А то лет через десять по всей нашей стране таких геев будет море, поди перелови всех. Не удивлюсь, что и депутатами кто-то из них станет — вот умора-то будет: российский депутат — и пидарас! Слово-то какое противное — вслух и то мерзко произносить. Что его, что «гей».
— Александр, постарайтесь побыстрей его найти — ведь мы о таких происшествиях в Москву сообщаем, и нас тоже, как и вас, за это спрашивают.
— Вас-то за что? Вы что — милиция?
— Нас за всё спрашивают, что в стране происходит, — ответил Олег, понурив голову, дав понять, что работа его не так проста, как думают люди: если с чем должность секретаря райкома партии и сравнима, то только с работой в шахте.
— У нас недавно ЧП произошло — сами до сих пор не верим. Представляешь, наш сотрудник — он водителем работал в БХСС — взял и убил из ревности свою жену. Отрезал от трупа голову, положил в пакет и забросил в поезд с углём, который в сторону нашей ТЭЦ шёл.
— Что-то мне об этом случае не докладывали…
— Не бойся, завтра доложат! Вчера только раскрыли. Дней пятнадцать назад водитель пришёл как обычно на работу, заявил — пропала жена. И хоть бы кто его заподозрил — жена-то, что называется, лёгкого поведения была, частенько вечерами дома не бывала, все это знали и понимали его беду. Ему товарищи говорили — зачем на ней женился? А он по городу вечерами бегал, её искал — с кем на этот раз спуталась. Кого найдёт, с тем и проводит. Смотреть жалко. Любовь зла — полюбишь и козла… Наверно, сильно любил…
— А разве вы не обязаны были выехать на место происшествия к нему домой? Квартиру осмотреть, что положено по следствию сделать… Вы что — этого не сделали?
— Почему? Наши к нему на дом выехали, осмотрели — всё в порядке. Он в частном доме жил, там — чисто, порядок, ничего подозрительного не нашли. Обычное дело — жёны частенько пропадают. Особенно с таким образом жизни. Два-три дня погуляют и возвращаются назад. Да и он — наш сотрудник, как-то некомфортно при нём рыться в его же вещах. В общем, если честно — формально провели осмотр.
— Ну и как — раскрыли преступление?
— Заявителя — нашего водителя — тоже не исключали из категории преступника. Закон такой есть у оперов — кто заявил о преступлении, тот и первый подозреваемый. Потихонечку с ним вели разведопрос, наблюдали, потом выехали снова к нему в посёлок — по месту жительства. Рядом с его домом — болото, камышом поросло. Решили его осмотреть, а там — тело его жены. Без головы. По одежде, конечно, опознали…
— А он что — сразу признался в убийстве?
— Ясно, нет. Он же все наши мульки оперские немного знает. Снова провели осмотр в его доме, и в расщелине пола нашли следы крови. После убийства он пол до блеска выскреб, да не один раз, — вот при первом осмотре ничего и не заметили. Видит — отпираться поздно. Ну и раскололся. Была, мол, семейная ссора, не выдержал и ударил жену — та головой налетела на угол стола и потеряла сознание. Муж испугался: ну как очнётся, обратится в больницу, а там до милиции дойдёт и его уволят из органов. Решил подстраховаться — отрезал голову, а труп спрятал в камышах. Подумал — если найдут, так вряд ли опознают. Мы, конечно, проформы ради съездили на ТЭЦ — поискали голову, так её там, где найдёшь, давно в печи сгорела. Что интересно — свои вещи, кровью испачканные, он хранил в пакете в сейфе у нашего сотрудника. А тот не знал, что это вещественные доказательства. Пожалел их выбросить — хорошие вещи были. Сам знаешь, жадность его сгубила. Даже постирать их не успел.
— Да уж… И правда, никому верить нельзя, — вздохнул Олег, подумав, что в его ведомстве наверняка имеются такие же люди.
— Помнишь, Мюллер в фильме про Штирлица говорил: «Штирлиц, ты никому не верь, а мне можешь»? — сказал я.
Мы засмеялись, оставив грустные разговоры, и вернулись снова к нормальной человеческой гаражной беседе. Решили завтра с утра съездить порыбачить на озеро, половить на удочку карася. Это такое удовольствие, что если с чем сравнить его, так только с полётом на Луну.
Глава 9
Придя на работу в понедельник, я, как обещал Олегу, решил съездить во вспомогательную школу и побеседовать с учителями. Один из учителей, выслушав мою историю о совершённых преступлениях и приметах преступника, рассказал, что несколько лет назад в их школе учился один мальчик, похожий по приметам. Вот только нигде он, ни как сложилась его судьба, учитель не знал. Подняв архив школы, я увидел, что данные этого ученика нам известны — мы с ним уже беседовали, но ничего подозрительного в нём не нашли, — и решил снова с ним побеседовать. Возможно, что в первом знакомстве что-то важное для нас мы могли пропустить. Приехал на завод, где он работал токарем. Предъявив пропуск — удостоверение сотрудника уголовного розыска, по которому пропускают без задержки во все заведения города, — прошёл в цех.
Примерный план беседы уже был у меня придуман: приеду к концу работы и побеседую с ним в раздевалке на тему, что у меня есть знакомый, который хочет стать тоже токарем, что, возможно, он устроится к ним на завод, и не сможет ли парень его научить своему ремеслу? Основным моим интересом будет увидеть его одежду: ведь преступник имел неосторожность её порвать о гвоздь. Но получилось совсем не так, как я планировал.
Увидев меня снова, он бросился бежать: видимо, сработал инстинкт самосохранения, понял, что так просто второй раз «в гости» оперá не приходят. Преследуя его и обегая станки, я поскользнулся на разлитом моторном масле и упал, но быстро встал и продолжил преследование. Догнал его, схватил за одежду, и сразу ему сказал, что пришло на ум: