Потеря подполковника Беттига и майора Курца, ответственных за дисциплину в своих полках, гибель ротмистра финского «Дворянского знамени» К. Хансеона, ранение боярина кн. Н. И. Одоевского и многих других начальных людей вызвали падение дисциплины в остальных частях. Полк Мёнихгофа настолько небрежно стал вести себя при осадных работах, что во время одной вылазки гарнизона потерял разом около 200 человек; после этого, около 10 сентября, он взбунтовался «из-за неправильной выплаты жалования» и покинул позиции практически в полном составе, за исключением какой-то полусотни солдат. Дезорганизованная толпа, увлекая с собой командиров, двинулась к границам Финляндии, грабя все на своем пути[105]. Большие потери понесли и другие части: так, из 300 коней в польской коннице осталось всего 60, а из более чем тысячи финской — всего 900, не смотря на подходившие летом подкрепления. Что касается новгородских помещиков, то вряд ли к концу осады их отряд представлял собой сколь-нибудь значимую единицу. В итоге, после ухода голландцев и черкас остатки шведских войск сосредоточились в «Сиверской крепости» и в остроге у Девичьего монастыря.
Вылазка 14 сентября и снятие осады Тихвина
Развязка событий оказалась стремительной, неожиданной и, по мнению всех тихвинцев, несомненно чудесной. Упорство осажденных и уход половины собственного войска, вкупе с наступлением холодной осени и известиями о приближении новых русских полков, привели шведское командование к решению о снятии осады, о чем Делагарди написал королю 14 или 17 сентября[106]. Подробности этого плана не известны, но подготовка к отходу и общее положение дел не могли укрыться от русских воевод, и в ночь на 14 сентября, перед славным праздником Воздвижения Честнаго Креста Господня[107], они произвели мощную вылазку за р. Тихвинку, на основной осадный лагерь. Ратники захват или там несколько пушек и барабанов и привели с собой языков. Тем временем, по обычному монастырскому порядку, началось заутреннее пение, во время которого соловецкий слуга Мартемьян Поспел-Гора удостоился видения Пресвятой Ботродицы и святых Николая Чудотворца, Варлаама Хутынского и Зосимы Соловецкого. Из его слов следовало, что святитель Николай передал ему повеление Божьей Матери «без сомнения на немецкия люди, и на дворы и на туры их изыти на выласку, чтоб с порогу моего свиней срыли».
Конечно, настрой победного православного праздника и слух о чудесном видении должны были воодушевить «осадных сидельцев», но вряд ли это был единственный мотив их действий. Прекращение штурмов, ослабление обстрела, резкое ослабление противника и подготовка к уходу были видны со стен города, и в настроении тихвинцев произошел общий перелом. Воеводы также имели более основательные и «земные» мотивы для своих действий, нежели видение — более того, в той напряженной ситуации они были просто обязаны сохранять трезвость. Однако, и по всем правилам военного искусства, обстановка сворачивания осадного лагеря — это самый удачный момент для вылазки и нанесения противнику серьезных потерь. В этом положении Прозоровский решил в полной мере воспользоваться подъемом духа своих подчиненных.
В Успенском монастыре закончилась литургия, и под колокольный звон духовенство с богомольцами совершили молебен перед чудотворной Тихвинской иконой за царя Михаила Федоровича и о победе над врагом. В шестом часу дня (т. е., после полудня) все «осадные сидельцы» от мала до велика сосредоточились во рву крепости, призвали на помощь Богородицу и двинулись на приступ осадных позиций шведов. Вначале они овладели «турами» вокруг крепости, «без остатка» перебив их защитников: предание со слов пленных сообщает, что те при начале вылазки «тмою покровени быша» и нс смогли организовать сопротивления. Отразив слабую контратаку противника, тихвинцы на его плечах захватили саму Северскую крепость. Здесь в их руки попала вся осадная артиллерия, а также «знамена и языки многие». Арьергард шведов был «побит наголову»; остатки его откатились к острогу у Введенского монастыря, а царские ратники, разрушив и срыв батареи, землянки и подкопные рвы, с торжеством вернулись в город.
На следующий день Прозоровский потревожил шведов внезапным нападением у «малого острога», после чего его полки вышли «в поле» и простояли до конца дня на виду у неприятеля, не вступая в бой. Тем не менее, летописная повесть вспоминает о большом смятении, в котором шведы уничтожали остатки своего осадного лагеря: разные отряды схватились между собой, приняв друг друга за русских; говорят, их устрашило видение русского подкрепления в виде конного отряда с пятью сияющими знаменами[108]. Согласно сеунчу Прозоровского, эти «достальные немногие утеклецы побежали розными дорогами, не займуя Великого Новагорода, к Невскому устью»; позже подтвердилось, что шведы «Каптемира», действительно, ушли из-под Тихвина в Ладогу[109]. От внимания тихвинцев не могло укрыться, что бегство противника произошло на память святого воина-мученика Никиты — но прозванию «Бесогон».
107
По поздней редакции повести, вылазка состоялась в третьем часу ночи (т. е. около полуночи) с 12 на 13 сентября. а через сутки была произведена другая с большим успехом.
108
Силу отряда противника в те времена нередко определяли количеством знамен, каждое из которых осеняло в среднем не менее сотни ратников.
109
Акты Археографической экспедиции. Т. III. С. 14 (№ 12); РГАДА. Ф. 210. Оп. 17. № 8. Ст. 2. Л. 115, 120, Ст. 3. Л. 36.