Однако какой бы высокий идеал не отстаивали бы эти ратники, сами но себе они оказались страшным бедствием для своей родины, своего рода воплощением Смуты. Опьяненные примером жизни разгульной вольницы, нахлынувшей с окраин Дикого поля, и порвавшие с вековым укладом жизни предков, многие из них быстро теряли нравственные ориентиры и превращались в настоящих разбойников. Правда, в целом уход из обычной общественной жизни вел не к полному отрыву от всяческих традиций, а к резкой их перемене. Большинство вольных казаков 1610-х гг. никогда нс бывали на Дону или Волге, что не мешало им придерживаться принесенного оттуда внутреннего уклада жизни и организации своих новых семей — «станиц». Из казачьих отрядов, как с Дона, «выдачи не было»; существовали они за счет грабежа или поборов с мирного населения (т. н. «приставств»), жалованья от того или иного государя или, в крайнем случае, ремесла и рыбной ловли — при запрете на обработку земли и отказе от семейной жизни. Последнее, впрочем, соблюдалось уже не строю, и в 1613–1614 гг. казаков в походах нередко сопровождали их «венчальные» и «невенчальные» жены.
Военная организация была довольно проста: во главе станицы стоял выбранный казаками атаман, власть которого в походе была непререкаемой; в помощники себе тот назначал «войскового есаула» из опытных воинов, а знамя вручал знаменщику или хорунжему. Иногда эти отряды делились на десятки, члены которых были объединены круговой порукой; у многих кашков имелись т. н. «помощники» — «чуры», из молодых, насильно взятых в станицы людей, не имевших права голоса на общем казачьем «круге». Численность станиц колебалась от десятков до сотен; в «земской», а затем — и в царской службе несколько отрядов составляли «воеводский полк» какого-либо знатного дворянина, а в случае самовольного ухода со службы — «войско» во главе с походным атаманом.
Казачий образ жизни, вполне оправданный и жизнеспособный в Диком поле, в пределах охваченной Смутой страны привел к диким насилиям и жестокостям. И в 1611–1612 гг. вольные казаки, казалось бы, защищавшие великое «земское дело» и само православие, безжалостно разоряли и убивали крестьян и помещиков, грабили на дорогах и нс щадили зачастую даже Божьих церквей и монастырей. Именно «очищение Московскою государства от воров» провозгласили своей главной задачей вожди Второго ополчения ки. Дмитрий Михайлович Пожарский и Козьма Минин, что сразу привлекло к ним симпатии и мирных, и служилых людей. Летом 1612 г. вольные казаки отступили перед силой «всея земли», причем одни из них перешли в полки Пожарского, другие заняли выжидательную позицию в «полку кн. Трубецкого» (остатки Первого ополчения), а третьи с атаманом Заруцким и последним самозванцем («Иваном Дмитриевичем») откатились на юг страны. И все же, после очищения Москвы от поляков организованная и сплоченная масса этих воинов осталась весьма грозной силой — силой, которая не замедлила заявить свой взгляд на судьбу Московского государства на Земском соборе в феврале 1613 г.
Во многом под их напором делегаты собора заранее целовали крест на том, чтобы не присягать никому из иноземных претендентов на престол, включая шведского принца, а также «не хотеть» па царство Ивана Дмитриевича и других самозванцев. Когда совещания затянулись, казаки решительно потребовали от бояр и церковных властей: «Дайте нам на Росию Царя-Государя, кому нам служить!», — и отказались выступить в новый поход, пока не решится вопрос с избранием царя. И это понятно — ведь, по общему убеждению современников, не могло быть победы без «Государева счастья». Так что, хотя «обирание на царство» Михаила Федоровича Романова произошло по единодушному решению «всей земли», поддержка его вольным казачеством сыграла важную роль[1].
Столь активное участие казаков в выборе Государя показывает, что и они в массе своей жаждали прекращения Смуты. К тому же, после 1611 г. «в казачьей службе» находилось немало жителей разоренной Москвы. Только часть вольных людей продолжала бесчинства по давней порочной привычке: остальные же были вынуждены обирать население, чтобы самим не умереть с голоду и остаться в строю. Выход из этого положения заслуженные атаманы и казаки видели в признании их государевыми служилыми людьми и назначении «справедливого, полного» жалования. Яснее всего они высказали эти требования митрополиту Крутицкому Ионе (патриаршему местоблюстителю в период отсутствия патриарха) в начале февраля 1613 г.: «Дай нам, митрополит, Царя-Государя на Росию, кому нам поклонитися и служити, и у ково нам жалованья просити, и до чево нам гладною смертию измирати!»[2]. Со своей стороны, вольные люди были готовы верой и правдой служить истинному Государю и не замедлили подтвердить это делом: многие из казачьих отрядов выступили в поход, едва присягнув юному Михаилу (в марте 1613 г.), а большинство отправилось к западным границам России после его торжественного венчания на царство.