(…Голова кружится, но ничего неприятного в этом ощущении нет — наоборот. Легкость какая-то…)
— …на кухне кое-как отмыл — и куда-то меня понесло, на улицу… Ночь глухая… Не помню, чего я делал… ни хера не помню… кажется, в кругосветку еще какую-то ломанулся за бухлом. Проснулся в садике на веранде, заблеванный весь… кровь на одежде… Но мобила, слава богу, при мне… тоже заляпанная… Я хочу тебе звонить — и вспоминаю, что у тебя же трубы нету… Ну, я думаю, вдруг ты еще там. Мне показалось, что ты в ванной так и отрубилась… Я звоню Нику на трубу — никто не отвечает. Я Горшку звоню твой домашний узнать. Звоню по домашнему — никто не берет. Я думаю, в ментовку надо по-любому бомбить. Я же помню, Ник вчера еще по телефону говорил пацанам: с Зеленым, типа, бухаем. Так что объясняться по-любому придется. А у меня сейчас такое состояние, что только с ментами тереть… Ну, короче, я в «Реанимацию» за пивом, чтоб хоть немного в себя прийти. Опохмелился слегка, думаю, давай еще на всякий наберу Ника…
Он замолчал. Я тоже не могу ничего из себя выдавить. Вообще — собраться с мыслями. Что-то мешает — какая-то незначительная, но раздражающая мелочь…
— Что делать? — выдавливаю наконец.
— Вали, Ксюх, оттуда. Только смотри, чтоб никто не видел. Дико осторожно, слышишь? Я скажу, что ты вчера раньше ушла, что мы вдвоем с Ником догонялись…
…Что же такое? Что-то мешающее, как соринка в глазу…
— Они ж тебя самого посадят, — говорю.
— Я нож этот не трогал.
В глазу… Глаз… Правый…
— Ты точно помнишь?
— Кажется… Давай, уходи оттуда. Я тебя отмажу. Только смотри не забудь своего ничего… Давай, через пятнадцать минут я в ментовку звоню. И запомни, если что: ты ушла вчера в десять вечера. Запомнила — в десять?..
…Это у меня правое веко дергается. Я зажмуриваю глаз, открываю — не помогает. Тогда я прижимаю его указательным пальцем.
Весна. Надо же. Все-таки весна.
…Березовые лохмы на фоне оттаявшего — облака, как последние снежные островки, — неба (распадающийся инверсионный след — отпечаток протектора). Все прищурены и изгвазданы. Солнце слепит из пенистых луж, из ослизлых наледей, из влажного асфальта, из «отражателей» салатового жилета угрюмого мужика с ломом. Пятнистые колотые пластинки льдин плавают вместе с бычками и талонами в зелено-коричневой воде у бордюра; распадающиеся снежные брустверы зернисты, крапчаты и комковаты как пшеничная «кирза». Очумелая галка на грязном дорожном ограждении резким одиночным писком через небольшие равные интервалы перекликается с заглючившей автосигнализацией…
После короткой встречи с Толиком Ксения нырнула в машину (чудовищно забрызганную), сняла, сунула на торпедо темные очки и немного посидела за рулем — откинув голову и вертя в пальцах ключ. Крупный, тяжеленький — наверняка от навесного замка. Она не позволяла себе даже мысленно забегать вперед. Она позволила себе только кривовато хмыкнуть, прежде чем сунуть этот ключ в сумку, другой — автомобильный — в зажигание, надеть очки и оглянуться на предмет выезда.
…Переться пришлось через весь город, к черту на рога, на Юго-Запад. По Ленинскому чуть не до самой Кольцевой. В совершенно незнакомый район. Где следовало найти улицу Академика Виноградова, а на ней — строение семь. По данному адресу значился некий ГСК «Мотор», один из гаражей которого принадлежал Толику Иванову из «Селены». Хозяин этот бокс по прямому назначению давно не использовал, превратив его просто в сарай, куда складировал по мере надобности что угодно: от мебели до стройматериалов — благо жил раньше как раз рядом.
Ключ от бокса у него неожиданно попросил Игорь в конце декабря: требовалось ему ненадолго пристроить что-то, Толик не помнил, что, — а было некуда. Гараж ивановский стоял сейчас почти пустой, ключ он Игорю, конечно, дал — но с тех пор никаких вестей как о первом, так и втором не имел. Зайдя позже в гараж, Игоревых вещей Толик не обнаружил. Да, второй ключ у него имелся, и Толян даже вручил его Ксении — правда, в сопровождении грозного взгляда и после торжественной клятвы не вести себя по-гордински: этот теперь единственный…
…«Мазда» некоторое время переваливалась на колдобинах как утка — чтоб наконец с плеском погрузиться в безбрежную (хорошо хоть не бездонную) лужу. Одолев ее, Ксения повернула налево, медленно проехала вдоль не очень длинного ряда одинаковых глухих ворот и остановилась напротив бокса номер шесть («седьмое здание, шестой гараж — легко запомнить…»). Заглушила мотор, вышла (в размокшую грязь), осмотрелась. Солнце бликовало, ветер ерошил волосы. Серели расползшиеся сугробы, валялись старые покрышки, смотрели слепыми торцами не то складские, не то заводские корпуса. Ни души было не видать, только дальний бокс стоял распахнутый.