При этом чем же все-таки занимается Гордин семьдесят-восемьдесят процентов своего времени, оставалось сущей загадкой. На посторонних и полузнакомых людей он производил впечатление феерически делового персонажа, одномоментно и фактически в одиночку тянущего минимум по восемь проектов и зарабатывающего тысячу долларов в минуту. Надо было знать его так же близко, как Ксения, чтобы за неприступными сосредоточенными гримасками видеть порядочного бездельника и беспредельного раздолбая, постоянно находящегося на мели, отлынивающего от любой работы, не отвечающего на звонки тех, кому он обещал что-то выполнить или вернуть деньги, зато с одинаковой охотой занимающего бабло и переваливающего свое дело на всякого, кто имел неосторожность предложить помощь. Он действительно на памяти Ксении не пришел вовремя ни на одну встречу (с важным ли партнером, с ней ли в период «окучивания») — но вовсе не по причине плотности графика (не более плотного, чем у любого человека в этом городе и в этом бизнесе), а по причине чудовищной несобранности.
Совсем другое дело Аркаша Дацко. Этот тридцативосьмилетний холеный, но уже заметно обрюзгший и подплывший сальцем «мачо» (как он сам заботливо позиционировал себя в девяностых в глянцевых изданиях… впрочем, небезосновательно, если подразумевать под этим дебильным словцом известную самцовскую харизму) действительно работал со скоростью и эффективностью авиационной пушки.
Ксения по понятным причинам не была с ним знакома лет двенадцать назад, когда Аркаша, тогдашний режиссер рекламных и музыкальных клипов (несомненно, «стильных», гламурных, с рапидами, нарезами и гиперкрупными планами), прилежно и самоотверженно, на износ, олицетворял (говорят) типаж столичного клубного бездельника; но с изменением духа времени и господствующего модус вивенди Дацко тоже, видимо, кардинально переменился — в соответствии с оными. Да, наверное, и с возрастом. Он больше не нюхал кокс, не тусовался по клубам и часто не находил времени летать на западные фесты. Рекламу он тоже давно уже не делал — теперь он брал за нее бабки. Теперь он был телепродюсер. (Еще один продюсер в Ксениной коллекции. На данный момент примерно три четверти ее знакомых — продюсеры. Впрочем, в Москве, кажется, теперь не меньше половины населения — продюсеры. А вторая половина — пиарщики… Стоп, а менты?.. А менты — не часть населения. Это явление природы: опасное, безмозглое и неизменное, как сейсмическая активность в Японии…)
Короче, Дацко давно не бездельничал — он бешено, безостановочно, с ледяным напором «варился», на ходу отпуская попеременно в приложенные к обоим ушам мобилы рваные нетерпеливые реплики. В его сутки и правда упаковывалось неправдоподобное количество телодвижений, перемещений, переговоров и подписаний, имеющих результатом бесчисленные программы, сериалы и кинофильмы, как правило совершенно имбецильные, но в свою очередь неизменно обращающиеся в преизрядное, даже по меркам этой изнывающей от прибылей отрасли, лавэ. Два (из то ли трех, то ли четырех) его телефона, предназначенные для «внешних» контактов, действительно звонили не реже раза в пару минут. При этом если у тебя к Аркаше имелось более-менее существенное дело, у него почти всегда можно было получить внятный ответ или краткую аудиенцию.
Вот и Ксению он в свое время пер — равнодушно, в темпе, в перерыве меж более важными занятиями, но на совесть. Мало ей не показалось, и ощущения остались самые неоднозначные. Она так и не поняла: для Аркаши это было чисто рефлекторно, или ему все-таки приятно было нагадить Гордину, чьей женщиной она тогда считалась, — Дацко хорошо его знал и по каким-то неведомым ей причинам сильно не любил.
Крутя пустыми переулками меж Бэ Полянкой и Бэ Ордынкой, она тщетно пыталась вспомнить глазами, где же было это ATV (Первый или Второй Казачий?..). Какое-то посольство — Игорь показывал — тут рядом: туркменское, кажется…
Нашла. Прошла (пропуск на нее был заказан — у Аркаши все четко). Вспомнила, где у них ведомственный кабак — на первом этаже направо. В кабаке имелась всего одна, хотя довольно обширная и громогласная компашка нагловатой телевизионной молодежи.
Дацко образовался всего через пять минут после назначенного срока, неся округлый графинчик с чем-то красно-коричневым — фирменной здешней кедровой настоечкой, как оказалось. Якобы сладкой и страшно мягкой — но Ксения все равно отказалась.
— А, ну да, ты же вообще не пьешь, я забыл…
Себе, впрочем, Аркаша плескал щедро — легкий расслабон в перерыве. Перед бесчисленным дальнейшим (день его — Ксения помнила — раньше трех ночи кончался редко).