- Тогда не тратьте моё время! - рассерженно вскричал он.
Я поспешил заключить Жеана обратно в клетку и направился прочь, с каждым шагом все более переходя на бег.
- Уму непостижимо! Жеан, я чуть не погубил тебя!
Я с досадой поглядел на свой список.
- Ничего, мы еще найдем тебе приют, - проговорил я вслух, обращаясь к хомяку.
Я решил не терять времени и двигаться к следующему пункту.
***
Лайза жила с сеньорой Кабрерой в домишке на побережье Средиземного моря. От статуи Колумба до хижины мексиканки меня разделяло пятнадцать минут пути. Я хотел поймать такси, но передумал и решил совершить последнюю прогулку по городу, в котором прожил шестнадцать лет. Я сделал несколько неожиданных поворотов и вскоре обнаружил, что иду в противоположную от жилища старушки сторону.
Во время пешей прогулки я пережил духовное обновление. Глядя на мир вокруг, я испытал к нему такую трепетную любовь, что мне захотелось исцеловать каждую плитку брусчатки под ногами. Охватить в исполинском объятии обступившее меня пространство, припасть к стволу каждой пальмы, юкки, финиковому дереву; прижаться телом к фасаду каждого из зданий, что я миновал, к потрескавшимся кирпичным стенам, покрытым фиолетовыми цветками бугенвиллии. Я смотрел на все сооружения с восхищением. Я увидел то, чего не замечал прежде. Я восторгался разнообразием архитектурных стилей, в котором смешались романские и готические элементы, фрагменты колониального стиля и стиля эпохи Возрождения. В минуту, когда я созерцал башни Собора Святого Семейства, моя душа воспевала оду благодарности Богу.
Путь до дома сеньоры Кабреры отнял, вместо четверти часа, шестьдесят минут. Но я впервые не корил себя за расточительство. Я положил, что в такой день мне простительны любые прихоти. Кроме того, чувство наполненности, которое я приобрел в ходе прогулки, стоило потраченного времени.
Я переступил порог жилища мексиканки с сияющим лицом. У старушки это вызвало негодование.
- Как будто только родился! - съязвила она. - Я потратила уйму времени на обед. Все остыло, пока мы тебя ждали! Поспеши за стол.
Обед представлял собой пшеничную тортилью, начиненную соевым мясом, бобами, помидорами и тофу. Всё было заправлено жгучей сальсой.
Напротив меня сидела Лайза. В то время, пока я с жадностью уплетал последний в жизни буррито, она развернула лепешку и задумчиво ковыряла вилкой в начинке. Её глаза были опущены, но периодически девочка поднимала на меня взгляд, в котором я читал ни то грусть, ни то обиду.
Лайза была тринадцатилетним подростком, страдающим детским церебральным параличом. Правая часть лица была перекошена, глаз косил и челюсть неестественно выступала вперед. В остальном девочка была красавица. В больших карих с медным отливом глазах сияла кристальная чистота; волосы - каштановые, длинные, шелковистые. Ни у кого я не встречал более сильных и здоровых волос.
Во время трапезы мы молчали, только сеньора Кабрера порой вплетала в тишину своё неторопливое ворчание. Она жаловалась то на погоду, то на изменение магнитного поля, из-за которого ломит кости, то на приливы, которые вновь и вновь выбрасывают на берег мертвых морских обитателей.
- По променаду уже не прогуляешься из-за трупного запаха! Пляж превратился в болото рыбного паштета. Мы все осознавали, что в последний раз проводим время вместе и не знали, о чем говорить. Мы с Лайзой предпочли молчать, а старушка, которой было тягостно выносить это молчание, говорила первое, что приходило в голову.
Пообедав, мы с девочкой удалились в её комнату.
Стены были выкрашены в синий и увешаны постерами Нью-Йорк Янкиз. Над изголовьем кровати висела бейсбольная бита с чьим-то автографом в стеклянном футляре. Раньше то была комната сына сеньоры Кабреры, погибшего еще пятнадцать лет назад от того, что не успел вовремя ввести вакцину. Теперь в ней жила Лайза, однако все вещи мальчика, включая портретные фотографии на комоде и спортивные награды, стояли на местах нетронутыми. Кое-где между плакатами с изображениями бейсбольной команды, висели детские рисунки и недавние холсты Лайзы. Письменный стол был уставлен склянками: то были акрил, гуашь и батик. В поллитровой банке мутнела болотно-зеленая жижа, из которой торчали макушки кистей. Повсюду были раскиданы тюбики с темперой и маслом. Та комната была воплощением симбиоза двух контрастных интересов - спортивных увлечений почившего мальчика и пристрастием Лайзы к живописи.
Я повалился в кресло-мешок в виде бейсбольного мяча. Лайза села на кровать, поджав по себя ноги. Она положила на колени деревянный планшет, к которому канцелярскими кнопками был прикреплен лист бумаги. Рядом лежал металлический футляр с черными линерами различных диаметров.