Тильда. Маяк на краю света
Глава 1
О теории и практике, бубриках Звездочета и седьмом горшке
Из воспоминаний Тильды Сваль, урожденной Эйдан, о последнем месяце весны года Эн.
Пусть не прощаясь уйдут герои —
Грустить не стоит.*
Когда во дворце Чудесного Источника появилась гостья из ниоткуда, и мой друг детства Фарр попросил меня присмотреть за ней… я влюбилась. Во-первых, потому что не влюбиться в Аврору Бореалис было невозможно. Та же участь, впрочем, постигла и человека с тактической картой вместо сердца. «Заря» — так он ее называл. Если она смогла вдохнуть жизнь даже в него, то чему удивляться, что и Объединенные Королевства засияли теми красками, к которым мы теперь уже привыкли?
Но вокруг зари, как и полагается, постоянно крутились день и ночь — огненный эрл Чарльз Кастеллет, очаровавший всех нас балагур-мерчевилец, и дознаватель из местной тайной канцелярии, Фаррел Вайд, которого и в глаза, и за глаза величали «его темной светлостью».
И вот, не то по причине своей природной глупости и наивной восторженности, что непростительны девушке, давным давно разменявшей третий десяток лет, не то по причине безответной любви к совершенно неподходящему человеку (а любовь меня прежде интересовала лишь как теория), я оказалась на борту «Искателя Зари» — буканбуржского корабля, нацелившегося на маяк на краю света. И здесь на моих глазах постоянно сталкивались эти трое: заря, день и ночь.
*Из песни А. Макарского «Как жаль».
Море Духов, поздний вечер второго орботто, последнего месяца весны.
Не знаю, с чего Ро и Фарр решили, будто я сплю. Я и не представляла себе, что на море земля… пол… ну, в общем, согласно достоверным источникам, это называется палуба — постоянно выскальзывает из-под ног. В моем воображении корабли обычно плыли по волнам и несли пассажиров к цели безо всякого ущерба для их — пассажиров — здоровья. Так полагать, разумеется было наивно до невозможности, но, смею напомнить, я все еще оставалась теоретиком. Кудесницей, полагающей, что она знает о мире всё. Ну, или почти всё. Конечно, так утверждали жители Стольного города, что брали у меня уроки и называли ходячей энциклопедией, а не я. Но кто, как не они, сформировал мое представление о жизни, реальности, правде, добре, зле и мне самой?
Они и книги. А книги тоже умолчали о том, что на практике… будет мутить так, что, кажется, желудок сожмется в кулак и выйдет наружу горлом. Думаю, предполагалось, что это само собой разумеется.
Я цеплялась за край разноцветного топольского серапе, лежа на боку сжималась в комок, но помогало не особенно. Да и койка была твердой, как пол и больно вгрызалась в кости. Если бы хотя бы за окном сумеречное небо в рваных тучах не дергалось, а стояло на месте, как ему положено, возможно, было бы проще.
Но оно дергалось. И желудок — вслед за ним. Кажется, проще было бы закрыть глаза, но с закрытыми глазами делалось только хуже.
Потому что книги также умолчали, как это — разбить себе сердце. Вернее, они говорили, конечно — и даже очень много — про такие дела, но… встревали в столь жалкие ситуации лишь те, у кого не было мозгов. А у меня, я смею надеяться, они были.
Это сейчас я знаю, что не все можно предвидеть, и это нормально. Что человек призван не только мыслить, но и чувствовать, и нет в том ничего предосудительного или признака слабости. Что эмоции могут вступать друг с другом в битву, но это совершенно не означает, что их хозяин — идиот.
А второго орботто года Эн мне это было еще неизвестно.
Эрл Чарльз Кастеллет. Чак. Нет, я не влюбилась с первого взгляда. Хотела бы я сказать, что вовсе не влюбилась, и даже, наверное, в тот год я бы в это поверила.
Чак был торговым партнером моей подруги в делах лавки «Тю пёкс», а затем и сценическим: в опере «Спящая». Сей шедевр Гаррика Тенора, в котором мне посчастливилось сыграть свою первую и последнюю роль, теперь называют классикой. Забавно вспомнить, что императрица тогда сомневалась в сценарии, декорациях, созданных на коленке, куполе Оперы, перекрытом на скорую руку — если бы в ту ночь случилась гроза, «накрылась бы идея медным тазом», как выражается моя подруга Ро — лепных глиняных украшениях, по-быстрому покрытых золотой краской, и нас, дрожащих перед залом, полным гостей из четырех королевств, с которых и начинала строиться империя.
Теперь все не так.