— Я насылал на поля град, — читает доктор Кирхер. — Чертил круги на земле, призывал злые силы снизу и демонов сверху, и Повелителя Воздуха, и наводил порчу на посевы, и сковывал льдом землю, и губил зерно. Кроме того, я раздобыл запрещенную книгу на латинском языке…
Тут он замечает чужака и замолкает. Откуда он взялся? Доктор Кирхер не видел, как тот приблизился, но если бы он с самого начала был среди зрителей, с его-то широкополой шляпой, и бархатным воротником, и серебристой тростью, то уж наверняка бы бросился в глаза! Стоит себе рядом с телегой бродячего певца. А может быть, это марево? Сердце екает. Что, если этот человек только ему виден, а для остальных незрим?
Но вот чужак медленно выходит вперед, и люди расступаются в стороны, пропуская его. Доктор Кирхер выдыхает с облегчением. Бородка чужака коротко подстрижена, плащ на нем бархатный, на войлочной шляпе подрагивает перо. Он торжественно снимает шляпу и раскланивается.
— Приветствую; Вацлав ван Хааг.
Доктор Тесимонд встает и кланяется в ответ.
— Большая честь, — говорит он, — большая радость.
Доктор Кирхер тоже встает, кланяется и снова садится. Значит, это не дьявол явился, а автор известного труда по зарождению кристаллов в сталактитовых пещерах; доктор Кирхер его читал когда-то и мало что запомнил. Он вопросительно смотрит на липу — в кроне вспыхивают блики, будто все вокруг только мерещится. Что здесь делает этот специалист по кристаллам?
— Я пишу трактат о ведовских процессах, — говорит доктор ван Хааг, выпрямляясь. — Разнеслась весть, что вы обнаружили в этой деревне колдуна. Я прошу разрешить мне выступить в его защиту.
Зрители шепчутся, бормочут. Доктор Тесимонд колеблется.
— Я уверен, — произносит он в конце концов, — что столь ученый муж может употребить свое время лучшим образом.
— Возможно. Но тем не менее я здесь и прошу вас об этом одолжении.
— Процессуальный кодекс не предусматривает адвоката для грешника.
— Но и не запрещает. Господин распорядитель, дозволяете ли вы мне…
— Обращайтесь к судье, почтенный коллега, не к распорядителю. Он произнесет приговор, но судить буду я.
Доктор ван Хааг смотрит на распорядителя. Тот бел от злости, но возразить ему нечего, он здесь и правда ничего не решает. Ван Хааг кивает и обращается к доктору Тесимонду:
— Есть множество примеров. В процессах все чаще участвует адвокат. Мало кто из обвиняемых способен выступить в свою защиту столь красноречиво, как наверняка всякий хотел бы, имей он такой талант. Вот, например, запрещенная книга, о которой только что шла речь. Вы сказали, она на латыни?
— Совершенно верно.
— А мельник читал ее?
— Владыка небесный, куда ему!
Доктор ван Хааг улыбается. Он смотрит на доктора Тесимонда, потом на доктора Кирхера, потом на мельника, потом снова на доктора Тесимонда.
— И что же? — спрашивает доктор Тесимонд.
— Книга ведь на латыни!
— И что?
— А мельник латыни не знает.
— И что?
Доктор ван Хааг с улыбкой разводит руками.
— Можно спросить одну вещь? — говорит мельник.
— Книга, которой запрещено владеть, почтенный коллега, есть книга, которой запрещено владеть. Это не есть лишь книга, которую запрещено читать. Не случайно санктум официум говорит о владении, а не о чтении. Доктор Кирхер?
Доктор Кирхер сглатывает, прокашливается, моргает.
— Книга — это возможность, — произносит он. — Книга всегда готова говорить. И не понимая ее языка, возможно передать книгу другим, что поймут ее и усвоят всю ее дьявольскую науку. Или же человек может изучить новый язык, найдя себе учителя, а если таковой не найдется, то и сам. Случалось и такое. Разглядывая и считая буквы, обдумывая их комбинации, возможно постичь язык, ибо велик дух человеческий. Таким образом святой Саграфий изучил в пустыне иудейский язык, движимый одним только желанием познать слово Господне в его изначальной форме. А о Тарасе Византийском сказано, что, созерцая долгие годы иероглифы, он постиг их смысл. Он не оставил нам ключа, и загадку эту придется разгадывать заново, но это будет сделано, и, может быть, уже очень скоро. А кроме того, нельзя забывать, что сатана, чьим вассалам доступны все языки, может пожаловать своему прислужнику дар чтения на латыни. Способен ли человек понять книгу — о том судить может один Господь, а не мы, смертные. Господь все ведает и в каждую душу заглянет в день Страшного Суда. Людской же суд может разбирать лишь простые факты. И вот самый простой из них: если книга запрещена, владеть ей не дозволяется.