— Надо было тебе за хлебом сходить.
— Я ведь тебе могу и по носу дать.
Они идут дальше сквозь влажный, промозглый утренний воздух, и Тилль всхлипывает, и Неле тоже тяжко, хоть плачь. Ноги еле идут, есть хочется ужасно, прав был Тилль, без хлеба им не выжить. Можно искать ягоды и корни, и траву вроде бы есть можно, но этого мало, этим не наешься. Летом, может, и хватило бы, но не сейчас, не в такой холод.
И тут они слышат позади скрип и скрежет — что-то едет. Они прячутся в кустах и смотрят оттуда на дорогу, пока не оказывается, что это всего лишь телега бродячего певца. Тилль выпрыгивает из кустов, встает посреди дороги.
— А, — говорит певец, — мельничий сын!
— Возьмешь нас?
— С чего бы?
— С того, что мы иначе сдохнем. И мы тебе пригодимся. Да и разве тебе не скучно одному?
— Тебя, чай, уже ищут.
— Вот тебе и еще причина. Ты же не хочешь, чтобы меня нашли?
— Залезайте.
По дороге Готфрид объясняет им самое главное: кто путешествует с бродячим певцом, тот из странствующего люда, того не охраняет никакая гильдия и не защищает никакая власть. Если ты в городе и начался пожар, то надо удирать, потому что решат, что это ты поджег. Если ты в деревне и у кого-то что-то украли — тоже беги. Если нападут разбойники — отдавай им все что есть. Но они обычно ничего не требуют, только песен. Постарайся, спой им получше, разбойники и пляшут живее, чем деревенские. Будь начеку, узнавай, где и когда рыночный день: если день не рыночный, в деревню не пустят. На рынке народ собирается, хочет плясать, хочет песни послушать, и с деньгами расстается легко.
— Отец мой умер?
— Само собой.
— Ты сам видел?
— Конечно, видел, для чего же я приезжал. Сперва он судей простил, как положено, потом палача, потом поднялся на погост, палач ему на шею петлю надел, а потом он принялся бормотать что-то, но я далеко сзади стоял, не расслышал.
— А потом?
— А потом обычное дело.
— То есть он умер?
— Слушай, ежели человека повесили, что же ему делать, как не помирать? Сам-то как думаешь?
— Это быстро вышло?
Готфрид некоторое время молчит, потом отвечает:
— Да. Очень быстро.
Дальше они едут молча. Деревья здесь стоят не так тесно, лучи света пробиваются сквозь листья. На полянах над травой поднимается пар, воздух наполняется насекомыми и птицами.
— А как ты стал бродячим певцом? — спрашивает Неле.
— Учиться надо. У меня был наставник. Всему меня научил. Вы о нем слыхали, Герхард Фогтланд.
— Не слыхали.
— Фогтланд из Трира!
Мальчик пожимает плечами.
— Великое причитание о походе герцога Эрнста на коварного султана.
— Что?
— Это его самая известная песня. «Великое причитание о походе герцога Эрнста на коварного султана». Правда не знаете? Спеть вам?
Неле кивает, и так они знакомятся с жалкими талантами Готфрида. В «Великом причитании о походе герцога Эрнста на коварного султана» тридцать три строфы, и хоть Готфриду больше похвастаться нечем, но слова у него в голове держатся отлично, и он не одной строфы не пропускает.
Так они едут. Едут долго, певец поет, осел время от времени фыркает, колеса скрипят и трещат, будто друг с другом разговаривают. Неле видит краем глаза, что у мальчика текут по лицу слезы. Он отвернулся, чтобы никто не заметил.
Допев балладу, Готфрид начинает сначала. Потом поет о прекрасном курфюрсте Фридрихе и восстании богемских сословий, потом о злом драконе Куфере и рыцаре Роберте, потом о подлом французском короле и его враге, великом короле испанском. Потом рассказывает о своей жизни. Отец его был палачом, так что и ему судьба была палачом становиться. Но он убежал.
— Как мы, — говорит Неле.
— Многие убегают, это чаще бывает, чем вы думаете. Порядочному человеку положено всю жизнь на одном месте сидеть, да только многим не сидится, вот и бродят они по свету. Никто их не защитит, зато они свободные. И вешать им никого не приходится. Никого не приходится убивать.
— Не приходится идти за штегеровского сына, — говорит Неле.
— Не приходится становиться батраком, — говорит мальчик.
Готфрид рассказывает, как ему жилось с наставником. Колотил тот его нещадно, и ногами бил, а однажды даже укусил за ухо, потому что он фальшивил и своими толстыми пальцами с трудом попадал по струнам лютни. «Ах ты дурная башка, — кричал Фогтланд, — не хотел людей пытать, а теперь своим пением вдесятеро хуже мучаешь!» Но прогнать его все же не прогнал, и он все учился и учился, гордо рассказывает Готфрид, и сам теперь мастер. Вот только он заметил, что люди больше всего любят слушать о казнях, всюду, всегда. О казнях всякому интересно.