Я ждал долгие недели, не имея никаких благоприятных вестей, но продолжая изучать роль Эдварда. Она стала теперь не просто тем, что я хотел сделать, а чем-то таким, что я обязан был сыграть. Не из-за амбиций, жадности, актерского самоутверждения, кассового успеха, но потому что эта история обрела место в моем сердце и не желала быть оттуда изгнанной. Что я мог сделать? В тот момент, когда я был близок к тому, чтобы смириться с судьбой — увы, мне суждено так и остаться телевизионным мальчиком, — зазвонил телефон.
— Алло, — сказал я.
— Джонни... Ты — Эдвард Руки-ножницы, — без лишних затей сообщил голос в трубке.
— Что?! — вырвалось у меня.
— Ты — Эдвард Руки-ножницы.
Положив трубку на рычаг, я прошептал эти слова, чтобы услышать их еще раз. А в дальнейшем повторял их каждому, с кем общался. Разрази меня гром, но я просто не мог в это поверить. Он был готов все поставить на карту, взяв меня на эту роль. Наплевав на все пожелания, надежды и мечты боссов киностудии о большой звезде с гарантированным высоким кассовым сбором, он выбрал меня. В тот миг я уверовал в Бога, нисколько не сомневаясь, что произошло вмешательство высших сил. Эта роль означала для меня не ступеньку в карьере. Эта роль даровала мне свободу — свободу творить, экспериментировать, от чего-то в себе избавляться. То было освобождение от мира массовой продукции, от убийственной телевизионной поденщины — и принес его этот эксцентричный блестящий молодой человек, который провел юность, рисуя странные картинки, гуляя по окрестностям Бербанка, чувствуя себя не таким, как все (об этом я узнаю позже). Я же ощущал себя Нельсоном Манделой, словно вернулся к жизни от мучительных призраков страшной «Голлисказки», из мира, где ты не имеешь никакой власти над тем, чего действительно хочешь.
По правде сказать, тем успехом, который мне посчастливилось иметь, я обязан в основном этой странной, сумбурной встрече с Тимом. Если бы не он, боюсь, я двигался бы в направлении выбора (3) и перестал бы участвовать в этом треклятом шоу, если бы во мне осталось хоть какое-то подобие самоуважения. Думаю также, что Тимова вера в меня распахнула передо мной двери Голливуда, который словно участвовал в игре «следуй за лидером».
После этого я еще раз работал с Тимом на съемках «Эда Вуда». О замысле этого фильма он рассказал мне в кафе-баре «Формоза» в Голливуде. Бёртон уговорил меня участвовать в этом проекте за какие-то десять минут. Для меня почти не имеет значения, что собирается снимать Тим, — я сделаю это, я всегда готов к работе, потому что полностью доверяю ему — его видению, вкусу, чувству юмора, его сердцу и его уму. Для меня он — истинный гений, а я, уж поверьте, не о многих скажу такое. Невозможно наклеить ярлык на то, что он делает. И это не волшебство, которое подразумевает ту или иную степень мошенничества. И это не просто мастерство, не какой-то выученный раз и навсегда урок. Тим обладает особым даром, который редко встречается. Назвать его создателем фильма, кинорежиссером — недостаточно. Редкое звание «гений» заключает в себе гораздо большее — это не только фильм, но и рисунки, фотографии, мысли, идеи, интуиция.