Многие находят забавным, что я снял этот фильм. Если я сам добился успеха, почему я делаю картину о человеке, который не был столь успешен? У меня же, когда я думаю о нем, о себе, о своих фильмах, такое ощущение, что любой из них может «выстрелить», а может и нет — линия, разделяющая успех и неудачу, вообще чрезвычайно тонка. Именно поэтому его судьба взволновала меня: кто знает, может быть, и я завтра стану Эдом Вудом. Уж поверьте мне: ни одному из моих фильмов на киностудии не прогнозировали успеха до его выхода на экраны. С такими фильмами, как «Смертельное оружие», им куда спокойнее: они знают, что его, скорее всего, ожидает успех. А с картинами, которые снимал я, никогда не было подобной определенности, такого ощущения уверенности. Вот почему Эд нашел отклик во мне: подкупил его энтузиазм, несмотря на все его недостатки, и этот поразительный, на грани бреда, самообман.
Меня привлекла также его дружба с Белой Лугоши, с которым Эд познакомился в конце его жизни. Не зная, какой на самом деле была эта дружба, я, изображая ее, исходил из своих отношений с Винсентом Прайсом, пытался передать свои чувства к нему. Встреча с Винсентом дала мне импульс невероятной силы, нечто подобное, по-видимому, ощутил Эд, познакомившись и потом работая со своим кумиром. И эта компания странных личностей, отиравшихся вокруг Эда... Мне нравятся такие люди, сама идея показать персонажей, полностью выпавших из жизни; все думают, будто они делают нечто выдающееся, однако это, конечно же, вовсе не так. Есть что-то чрезвычайно трогательное в людях, которые доходят до предела и воспринимаются обществом совершенно превратно. В каком-то смысле это позволяет им расслабиться, обрести себя.
Между мной и Эдом немало общего. Не знаю, заметно это или нет, но я всегда пытаюсь найти какие-то связи со своими персонажами. Я могу идентифицировать себя с некоторыми сторонами личности Эда Вуда, потому что это мне необходимо, к тому же я недостаточно искусен в импровизации, о чем уже упоминал. Для меня сделать кино — значит отыскать в себе нечто общее со своим героем, пусть даже никто этого не поймет и, когда фильм выйдет, все станут спрашивать: «Что это за чертовщина?» Мне нужно сопровождать своего персонажа в его путешествии по жизни.
Одна из черт характера Эда, которая мне близка и симпатична, — одержимость тем, что ты делаешь, до такой степени, что это становится каким-то странным наркотиком. Так происходило и с каждым фильмом, который я снимал: он захватывает тебя целиком, тебе кажется, что ты делаешь величайший шедевр. Тебе необходимо так думать, однако подобные мысли могут совершенно не совпадать с восприятием твоего фильма всеми остальными. Да, я определенно испытывал и испытываю такие чувства. Еще и поэтому я так восхищаюсь Эдом и людьми из его окружения — они что-то делали.
Если я вижу некое изделие, произведение живописи, фильм — что угодно — и знаю, какие трудности пришлось преодолеть создавшему их человеку, я восхищаюсь им. Не столь важно, нравится мне это или нет, я просто восхищаюсь тем, что кто-то делает вещи, которые не способно сделать большинство других. Есть, например, люди, творящие причудливые скульптуры из автомобилей, брошенных в пустыне. Мне кажется, они достойны восхищения больше, чем кто-либо.
Помню, как во времена «Ганзеля и Гретель» меня донимало множество людей, судивших о моей работе и повторявших, что, мол, это не так-то плохо. Я же говорил себе: «Пропади все пропадом! Ты ведь что-то делаешь. А может быть, ты и прав, просто делай хоть что-нибудь!» Люблю, когда люди делают дело. Сейчас слишком многие поджидают удобного случая, вокруг крутится масса репортеров, которые выносят свои суждения по всякому поводу, — куда больше стало людей, не занятых конкретным делом. Похоже, в мире теперь намного больше экспертов и намного меньше созидателей. Мне это не нравится. А в «Эде Вуде» тон несколько эксцентричный, потому что Эд просто проходит сквозь весь фильм, сохраняя оптимизм.
Картина заканчивается на очень бодрой, радостной ноте: Эд думает, что «План 9» — величайший фильм из когда-либо созданных. В действительности же история Эда Вуда впоследствии становится все более и более трагической: его жизнь так плоха, в ней так много ненужного, и она делается еще хуже, но мы просто даем герою быть самим собой, и на этом фильм заканчивается.
Всем персонажам Бёртона присуща двойственность: в Эде больше всего бросается в глаза его трансвестизм.
Эта его особенность показана, хотя я стараюсь не слишком акцентировать на ней внимание. Не хочу судить о людях, тем более если их люблю и недостаточно хорошо знаю. Это часть его жизни, и она присутствует в фильме. Мне никогда не нравилось, что трансвестизм подается в кино в виде легкой шутки, не знаю уж почему. Но и хорошей шутки я из этого делать не хотел. Наверно, это может показаться смешным. Эд любил такие штучки, хотя и был гетеросексуален. Понять это можно: женская одежда более удобна. Чтобы убедиться, достаточно зайти в магазин, где торгуют одеждой: та, что предназначена для женщин, — самая лучшая. А мужская одежда остается неизменной на протяжении многих лет. Самые лучшие ткани опять-таки для женщин. Причины трансвестизма не так трудно понять, и он составлял часть жизни Эда. Здорово, что окружавшие его люди, как правило, просто с этим мирились.