«Крупная рыба» сохраняет устойчивое равновесие между подчеркнутым реализмом сцен в больнице, где лежит Эдвард Блум, и фантастическими эпизодами, снятыми Бёртоном тем не менее весьма реалистично.
Причин этому было множество. Прежде всего, мы старались не слишком полагаться на компьютер — такой подход диктовал сценарий. Люди, причастные к миру кино, чересчур избалованы компьютерной графикой. Однажды мы стояли посреди поля, смотрели на дерево, где должен был оказаться автомобиль Эдварда, и кто-то предложил: «А почему бы нам не изобразить машину, висящую в ветвях, при помощи компьютера?» Я ответил: «Нет, нам придется подвесить машину на дереве». Или: «Давайте нарисуем цветы на компьютере». — «Нет, цветы должны расти в поле, чтобы Эдвард стоял среди них, а не перед гребаным синим экраном». Для меня очень важно присутствие элемента ручной работы, выполненной человеком, что обусловлено самой темой реального и нереального. Есть, конечно, и более реалистические сцены, но нам не хотелось, чтобы они походили на стереотипное изображение американского Юга, мы стремились придать им более поэтический оттенок — поток сознания, южная готика.
«Крупная рыба» построена на баснях и сказках, мифах и фольклорных историях, включая многие архетипические для них элементы: ведьму, русалку, великана, оборотня, цирк, идиллический маленький городок, — все это в уникальной бёртоновской интерпретации. По иронии судьбы, деревья, мешающие Эдварду покинуть городок Спектр, были дополнением к сценарию, придуманным Спилбергом.
Конечно, мы опирались на классические образы в той же мере, в какой «Ясон и аргонавты» используют символику мифов. Это было весьма забавно, поскольку символы адаптируются к разным культурам и в каждом поколении видоизменяются. Вот почему тема красавицы и чудовища, универсальная по своей сути, может быть решена сотней всевозможных способов и каждый раз по-новому. Фольклор и мифы всегда завораживали меня. Их восприятие меняется, когда люди взрослеют: они забывают, что эти истории, включая ведьм и оборотней, основаны на реальных эмоциях и психологических особенностях людей. Для меня совершенно естественно исследовать подлинные чувства путем их гиперболизации, и я всегда удивлялся, что люди, становясь старше, забывают об этом.
И вновь я обратился в мыслях к своему отцу. Хотя у нас были неважные отношения, в пору моего детства в них иногда присутствовал элемент волшебства. Дело в том, что у него были вставные зубы, два из них острые, и он притворялся, что при полной луне превращается в оборотня: умел щелкать своими искусственными зубами, и нам это безумно нравилось. Так что сами видите, он был сродни сказочному персонажу. Важно помнить такие вещи, не утерять их с годами. А я слишком долго не вспоминал о них: стал чересчур самонадеянным. И все же эти ранние впечатления оказывают на тебя благотворное влияние: такие волшебные, сюрреалистические моменты несут мощный эмоциональный заряд.
Больше всего меня заинтересовала сюжетная линия, связанная с цирком, сам не знаю почему — ведь я никогда не любил цирк, ненавижу его и поныне. Но в фильме эта тема решена весело: здесь показаны циркачи старого закала, вроде тех, что устраивали грязевые шоу, которые до сих пор существуют, например, на севере штата Флорида. Возникает ощущение какого-то причудливого кинематографического братства: ты сидишь в захолустье с кучкой людей и пытаешься что-то соорудить. Эти съемки в Алабаме доставили мне удовольствие, и циркачи тоже — ведь они похожи на киношников, хотя и не во всем, люди цирка — особая порода.
Моим любимым номером был кот-самоубийца, он несколько раз проделывал этот трюк. Кажется, мы снимали его дважды, и оба дубля получились разными. Когда я впервые это увидел во флоридском цирке, сразу сказал: «Берем с собой этого парня с котом». Он вроде бы был русским и нажил себе состояние, заставляя кота прыгать с немыслимой высоты. Не будь я режиссером, попытался бы освоить его профессию: ведь он работал от силы секунд двадцать в день. На меня это произвело сильнейшее впечатление: такое не может происходить само по себе, здесь есть нечто сверхъестественное, но так или иначе, этот номер был моим любимым.