Речь шла о неких структурных элементах, простых вещах. Ну, скажем, семья Чарли: они недоедают и выглядят истощенными — поэтому Чарли должен быть худым, а не розовощеким крепышом, у которого такой вид, словно он только что плотно пообедал. Его дедушки и бабушки в весьма преклонном возрасте — пусть они и выглядят по-настоящему старыми, будто чуть ли не прикованы к постели. В первой экранизации дедушку Джо играл Джек Альбертсон — будь он жив, прекрасно подошел бы на эту роль по возрасту. Все это должно создать нужную атмосферу, некую особую, причудливую реальность.
Я должен был ощущать себя комфортно в мире, созданном Далем: его восприятие действительности, как мне кажется, близко моему. Мы добавили новые подробности, отсутствующие в книге, но я был уверен, что мы сохраняем верность духу первоисточника. Это одна из возможных интерпретаций, в ней есть некое анархическое начало, и восприниматься она может по-разному.
В подготовительный период работы над фильмом Бёртон посетил дом, где жил Даль, в бэкингемширской деревушке Грейт-Миссенден. Лисси Даль вспоминает, что, когда Бёртон вошел в знаменитую хижину, где любил работать Даль, он воскликнул: «Вот он — дом Бакетов!», Лисси подумала: «Слава богу, что она кому-то пригодилась!»
Это замечательно — добраться до истоков, увидеть их своими глазами. В подобных случаях я стараюсь быть настороже: ты прикасаешься к жизни писателя и должен сохранять почтительность, но не быть слишком зажатым. Было интересно посмотреть, где и как он писал, почувствовать эксцентричность этого человека.
Лисси показала мне оригиналы его рукописей — поразительное ощущение! Он все писал от руки и еще в меньшей степени придерживался политкорректности, чем в окончательном варианте книги. В черновиках у него чего только не было! Например, еще пятеро детей, одного из которых звали Герпес.
Когда работа над фильмом едва доходит до середины, дело порой движется медленно, поэтому на эмоциональном уровне очень важно получить подтверждение того, что тебе уже известно: Даль был весьма эксцентричной, чрезвычайно интересной, творческой личностью — потому-то и истории его так нравятся. Он был таким же, как его книги, и именно поэтому они столь увлекательны. И ты видишь, насколько велика сила писательского слова, если оно идет от сердца.
Идея о том, чтобы Бёртон передал на экране мир Даля, вылилась в словно заключенный на небесах творческий союз двух уникальных творцов со схожим — мрачным и даже несколько зловещим — взглядом на детей. Хелена Бонэм Картер вспоминает, как с удивлением обнаружила много общего между этими двумя людьми, когда смотрела документальный фильм о Роальде Дале. «Многое из того, что говорил Даль, можно было бы вложить в уста Тима, а что-то похожее он действительно говорил мне. Их обоих отличает недостаток политкорректности и очень мрачный юмор. Даль высказал также близкую Тиму мысль, что дети — маленькие дикари. Мне кажется, что Тима лучше всего понимают именно дети и те взрослые, в которых сидит повзрослевший ребенок».
Дело даже не столько в отсутствии политкорректности, сколько в тяге детей ко всему пугающему и опасному. Именно подобные вещи нередко сопровождают ребенка в процессе его роста и развития, пробуждают творческий потенциал. Есть замечательные дети, но все мы ходим в школу и знаем, что дети могут быть куда более жестоки к своим сверстникам, чем взрослые. Вот почему мне представляется, что Даль изобразил их верно. Я точно не знаю, как он относился к детям, да, в сущности, и не важно, любил он их или нет, но, несомненно, ему удалось передать их психологию. И уж конечно, он не говорил с ними свысока, умел найти точки соприкосновения. Именно поэтому детям нравится эта книга, ставшая классическим произведением: писатель говорит их языком и находит у них отклик.
Как и при работе над всеми предыдущими фильмами, Бёртон нашел в книге Даля несколько важных для себя личных моментов.
По тематике книга не столь уж далека от того, что я обнаружил в Бэтмене, Эдварде Руки-ножницы или Эде Вуде. Везде речь идет о личности, не вписывающейся в общество, отчасти антисоциальной, утратившей связи с окружающими, живущей беззаботно, но при этом мучимой проблемами, коренящимися в семейной истории, — все это можно сказать и о Вонке. Налицо также боязнь, пусть и не вполне ощутимая, вступать в контакты и иметь дело с другими людьми.