Он был доверенным лицом, как и Джонни, но он был старшим человеком в системе доверенных лиц, и мог иметь любую работу, какую хотел в тюремной индустрии. Он мог бы штамповать пластины и шестеренки в металлической мастерской, или толкать тележку с книгами в библиотеке, или даже руководить дорожными бандами, но ему нравился морг.
— С мертвыми все просто, — часто говорил он. — Тебе никогда не придется давить на них, потому что они никогда не давят на тебя.
Когда он узнал, что Ларо ставит зэка в ночную смену, ему это не очень понравилось. Он начал ругаться и плеваться, говоря, что за мертвыми не нужно присматривать, нужно присматривать за живыми. Но начальник тюрьмы хотел, чтобы все было именно так, так что все должно было быть именно так.
Когда он взглянул на Джонни, тот только поморщился, покачал головой и что-то пробормотал. Но потом Джонни, используя свои мозги, которые, по словам его мамы, ни хрена не стоили, предложил Райкеру сигарету, и это здорово согрело старика.
Райкер сделал затяжку и тонко улыбнулся.
— Ты готов к этому, сынок?
Джонни не нравилось, когда его называли «сынком», но он привык к этому. Райкер был южанином, и они всех называли «сынками». Ты не мог обидеться на это, как мог бы обидеться, когда какой-то тип назовет тебя так на улице. И, кроме того, несмотря на то, что Райкеру было под семьдесят, его кулаки все еще выглядели способными проломить черепа.
— Я прекрасно справляюсь, — сказал Джонни.
— Просто говорю, сынок, тебе будет не очень комфортно рядом с этими мертвецами. Например, может быть, они заставят тебя чувствовать себя неловко или что-то в этом роде.
Но Джонни сказал, что ему очень нравятся мертвые кадры, они его вполне устраивают. Не нужно было прикрывать спину oт трупов, и это было уже кое-что. В этом месте это было действительно что-то.
— Во что ты вляпался, сынок? — наконец спросил его Райкер.
— Глупость, босс, простая и очевидная, — сказал ему Джонни без особой гордости. Гордость, как и надежда, умерла быстрой смертью за этими стенами. — Позволь мне рассказать тебе об этом. На свободе я работал на литейном заводе, потея, напрягаясь и надрывая задницу, но зарабатывая на жизнь. И это было хорошо, понимаешь? Хорошо, как ты можешь чувствовать себя только после того, как отработал свою смену, зарабатывая на жизнь. В любом случае, у меня была милая леди по имени Тамара, которая была от меня без ума. Она заняла второе место в конкурсе красоты. Так что, я работал на литейном заводе, штамповал крышки люков, и она нашла себе работу секретарши в страховой компании…
— Я понимаю, к чему ты ведешь, сынок.
Джонни просто кивнул и затянулся сигаретой.
— Именно. Однажды вечером я пришел домой с подвернутой лодыжкой, и мне пришлось взять несколько выходных, и что я вижу? Прямо там, в моей спальне? Белая задница, посаженная в седло Тамары, горбится, колотится и хлопает над ней, а Тамара стонет, визжит и говорит: дай мне его, дай мне его, о, ты классно трахаешь меня! Эта сука никогда ничего не делала для меня, была просто как бревно. Вот же ж дерьмо. Так что я ударил старину Уайти сорок раз, сказали они, и Тамару… что-то около тридцати, плюс-минус, — Джонни начал смеяться, видя, как его потраченная впустую жизнь разыгрывается в его голове, как какая-то дешевая, неприятная комедия. — Да, сэр, ты можешь просто идти вперед и забыть эту историю, и не возвращаться к ней никогда, потому что на суде, ну… я понял, что моя Тамара возвратила меня на сто лет назад.
— В смысле, сынок?
— Свобода для моего народа, мистер, что еще?
Райкер подумал, что это было весело.
— Свобода? Что за гребаная свобода, сынок? Ты осужденный, если ты не заметил. Мы все здесь работаем по-приколу. Мы все просто отбросы общества, выброшенные на обочину.
Джонни сказал ему, что это, безусловно, правда.
А потом Райкер признался, что получил пожизненное за совершение нескольких убийств. Он ворвался в банк, планируя его ограбить. Охранник увидел его и достал оружие, поэтому Райкер поубавил его пыл, а затем, убил еще четырех человек, чтобы они не смогли его опознать.
— Тогда моя голова была полна кошачьего дерьма, сынок, — сказал ему Райкер, — И я не уверен, что это не несколько какашек, все еще застрявших у меня между ушами даже сейчас.
Рассказывая истории, Райкер устроил ему грандиозную экскурсию.
Повел его по мрачному коридору из бетонных блоков, в котором пахло мокрой сталью, слезами и пестицидами, показал ему морозильные камеры. За железными дверями — тела, сгрудившиеся под испачканными белыми простынями, руки, свисающие, все серые и покрытые синяками. Райкер показал ему мясное ассорти — все было плохо. Вот пара чернокожих с перерезанными глотками, вот латиноамериканец, которого забили до смерти так, что теперь его челюсть была прижата к левому уху, а вот какой-то тупой белый парень, который решил вмешаться и ему начисто раскроили голову. Тупые и еще более тупые ублюдки. В камерах тела были не лучше. Глаза выбиты, лица стерты, а кости торчат сквозь грязные холщовые шкуры, как метлы.