Вот эту картину и видят Гарри и остальные.
— Эй! — кричит кто-то. — Эй, дети! Что вы творите, так нельзя…
Какая-то женщина визжит. Мужчина рядом, тоже готов завизжать. Несколько человек пятятся сквозь толпу, пытаясь убраться с пути вымазанных в крови детей, но они только путаются в ногах у остальных, и люди валятся друг на друга, как кегли, в том числе и тот, который только что пробовал обратиться к маленьким дикарям. В любое другое время Гарри заржал бы, но сейчас ему не смешно.
Ни капельки.
Дети устремляются вперед, их пальцы — как кровавые крюки, немигающие глаза похожи на стекляшки. Как охотящиеся на антилоп львы, они уже окружили отбившегося от стаи — какую-то старушку в дождевике и натянутой поверх седых волос прозрачной водонепроницаемой шапочке.
Прежде чем кто-то успевает пошевелиться, они хватают ее.
— Погодите… что вы делаете? Ради бога, что вы делаете? — взывает старушка, но дети уже накинулись, царапают ее ногтями, бьют, даже кусают. — О-о-о боже, боже! Снимите их с меня! — вопит она.
Вопль разносится по станции метрополитена, как вой агонизирующего животного, попавшего в капкан. Несколько человек бросаются ей на выручку. Но Гарри понимает: не успеют, и сам он тоже не в силах помочь.
А дети продолжают глумиться над своей жертвой, пока та истерично вопит:
— Помоги-и-и-ите, госпо-о-о-оди-и-и!..
Они беспощадны.
Их рты полны слюны, глаза налиты кровью, ярость настолько абсолютна, что вызывает дурноту. Левая нога пожилой женщины выскакивает из сустава, с треском ломаются ребра, нос сворочен на сторону, глаза наполовину вылезли из орбит. Кровь повсюду, как если бы старушка повязала голову красным платком.
Тут Гарри понимает, что они с Багзом бегут во весь дух к этим озверевшим ублюдкам, хоть ему уже понятно, к чему все идет. Поезд вот-вот вырвется из тоннеля, и не успевает хоть кто-то из пассажиров приблизиться к кучке взбесившихся детей, как они, все разом, хватают несчастную и швыряют ее с платформы на рельсы.
Удар…
Судьбе было угодно, чтобы первой жертвой стала Рут Макколи, бывшая учительница младших классов. Она собиралась отправиться на север, в городок под названием Рай, потому что хотела с недельку погостить у дочери. Когда миссис Макколи видит подъезжающий поезд, ее сердце наполняется радостью от предвкушения встречи с Меган и внуками: это для нее как глоток свежего воздуха, ведь живет она одиноко, как забытая кем-то книга, собирающая на полке пыль.
Когда старушка замечает приближающихся детей, у нее от удивления отвисает челюсть.
Она тоже думает, что это, должно быть, шутка, а может, новая мода такая: что, детишки носят теперь телесного цвета трико в красную полоску?! И вот уже ее хватают, бьют, кусают, царапают, она кричит, а в голове звучит ворчливый учительский голос, который за тридцать лет работы у пыльных классных досок она довела до совершенства: «Они… они не могут! Они пьяны или слетели с катушек? Здесь полно людей! Не при свете дня же…»
В миг ее избивают до состояния бьющегося в агонии куска плоти.
Еще мгновение — и она летит…
В долю секунды приходит понимание, что ее бросили прямо на рельсы перед надвигающимся составом. У миссис Макколи старое и малоподвижное тело: ревматизм, артрит, остеопороз… Она и без избиения едва могла передвигаться. И потому в полете ее руки и ноги не разводит в стороны, кости, мышцы и связки не уравновешивают друг друга, позвоночник не растягивается, а напрягается, как старая резинка, и ломается сразу во многих местах, будто кто-то пнул детскую башню из кубиков, нервные узлы взрываются в белой вспышке чистейшей агонии.
Все это несчастная успевает прочувствовать за миллисекунды до того, как поезд врезается в нее всей своей многотонной громадой. С ноги срывает туфлю, вставная челюсть вылетает изо рта, а глаза — из орбит, и кровь фонтаном вырывается разом изо всех отверстий. Она успевает ощутить удар, его ужасную скорость и тяжесть, а затем — пустота. То, что осталось от Рут Макколи, затаскивает под поезд, несущийся в тоннель.
— НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕ-Е-Е-Е-ЕТ! — вопит кто-то.
Гарри видит, что кричит женщина в деловом костюме: ее лицо забрызгано кровью старушки. Она вопит, как безумная, да и не она одна. Те же, кто стоит молча, похоже, застыли в шоке.