За несколько километров от города мы наткнулись на груды свалявшейся одежды, разбросанной по огромной территории. Шмотки Ушедших под Музыку. Я уже не так офигел, как в первый раз, но все же испытал неприятное ощущение, когда колеса джипа прокатились по мягкому…
— Пошопимся, Собакен, — сказал я. — Видишь, моя одежда порванная? Прибарахлиться надо. Может, Ушедшим она не нужна, а мне холодно. И вообще, хочу выглядеть прилично.
Город имел название, но про себя я называл его просто Город. Сейчас уже неважно, что как именовалось в прежнем мире.
Далеко вглубь города заехать не удалось — попал в пробку. Пробка эта стояла вот так уже полгода. Часть машин сгорела, часть была разбита вдребезги Ордой Буйных, но многие оставались целыми и невредимыми, хоть и были покрыты грязными разводами и птичьим дерьмом.
Пришлось дальше прогуляться пешком. Мы заглянули в один магазин, другой, третий. Я нашел пакет с собачьей едой и накормил Собакена прямо возле кассы, высыпая гранулы на пол. Потом налил воду из бутылки в пластмассовую чашку и напоил своего спутника. Собакен ел и пил культурно, не спеша.
В магазин одежды мы проникли с улицы прямо сквозь разбитую витрину. На первом этаже была женская одежда, на втором — мужская. Магазин особо не пограбили — то ли Бродяг в городе мало, то ли все они живут далеко отсюда. То ли вкус у них какой-то другой.
А мне коллекция магаза пришлась по вкусу. Я переоделся полностью, даже сменил трусы с носками. Цвета верхней одежды выбрал неброские, серо-стальные и темно-синие. Не улыбалось мне быть тем самым дураком, которого видно издалека. Финку я перевесил на новый ремень, пистолет Пастыря, MP-448 «Скиф», засунул сзади в штаны, биту закинул на плечо, поправил зеркальные очки, погляделся в ростовое зеркало — красавец хоть куда!
Собакен негромко гавкнул — тоже одобрял мой новый прикид. Я заметил, что пес вел себя тихо, почем зря не лаял. Животные на интуитивном уровне поняли после Первой Волны, что лишний шум поднимать негоже.
В следующем магазине, продуктовом, следов грабежа было намного больше. Все же жрать хочется гораздо чаще и сильнее, нежели наряжаться. Между полок в мясном отделе валялся обглоданный человеческих скелет в лохмотьях. Вероятно, его прибили еще во время Первой Волны. С тех пор и лежит, кормит голодных зверушек.
Прогулялись с Собакеном квартала на три, наткнулись на оружейный магазин, выпотрошенный подчистую. Даже резиновых дубинок не осталось. Зато нашлась отличная наплечная кобура, которую я тут же нацепил под новую куртку. Поначалу кобура мешала, но потом я про нее забыл.
Идя по улице с перевернутыми машинами, мусором, выбитыми окнами и непуганными стайками воробьев, я то и дело обращал внимание на камеры видеонаблюдения, торчащие то на столбах, то на горизонтальных штативах над улицами. Если есть электричество, получается, видео записывается? Кто смотрит эти записи? Кто обслуживает электростанции и объекты водоснабжения?
Кое-где стояла техника для разгона митингов. Здоровенные бронированные автомашины с щитами и штуками наверху, которые издают такой сильный звук, что у людей не выдерживают нервы. Были машины, из которых поливают толпу мощной струей воды.
На Буйных все это не действовало. Звук, от которого у нормального человека отваливались уши, Буйных бесил еще больше. Под ударами струй воды они падали и снова поднимались.
Некоторые машины походили на консервную банку, которой долго играли в футбол. Бронебойные стекла висят лоскутами, решетки вывернуты… А что сделали с водилами? Разорвали в клочья, хоронить нечего. Буйные ломали себе руки, ноги и головы, но перли и перли бешеной, яростной толпой, будто не живые это были существа, а бездушная стихия…
Время близилось к обеду, и у меня забурчал желудок.
— Пошли назад, Собакен. Ты-то пожрал, а у меня кишка кишке молотит по башке.
Собакен не возражал. Мы повернули назад, к джипу, где была еда от родителей и двух старых Оборотней из деревни. Пошли другим путем, по параллельной улице, чтобы зайти, если что, в какой-нибудь магазин.
Прошли два квартала, и Собакен вдруг заволновался, навострил уши. Через несколько минут и я услышал непонятный звук. Поют, что ли, хором?
И правда, где-то впереди негромко и заунывно пели люди. Много людей. Слов не разобрать, а мелодия как в некоторых народных песнях — хоть ложись и помирай.
А еще каркали вороны.
Собакен тихо зарычал, я шикнул на него. Вынул пистолет, снял с предохранителя, взвел курок — потренировался еще в пути. Если там много народа, то пистолет мне не поможет, с одиннадцатью-то патронами, но хоть что-то. Перехватил свободной рукой биту.
— Ты помалкивай, понял? — прошептал я. Умный пес прижал уши и качнул хвостом. Кажется, понял. — Мы только глянем, кто там, и назад…
Буйные вроде не поют, только орут и улюлюкают, собирая толпу. Оборотни не способны выходить из домов и разных искусственных строений. Но и будучи внутри, к пению не склонны. Тогда кто тут распевает? Бродяги вроде меня? Они что, балбесы — распевать посреди улицы? Или нализались?
Нет, пьяные так не поют. Или я ничего не понимаю в алкашах. К тому же после Первой Волны миновало почти шесть месяцев, все бухло давно растащили и выжрали. Ну и, наконец, судя по хору, певцов там чертова уйма.
Посетила меня здравая мысль свалить по-тихому, но я все же поперся выяснять, что да как. Не из пустого любопытства или безделья, а потому что решил: пора выяснить, что произошло с нашим миром.
Собакен держался у ног, вперед не забегал, шум не поднимал, хоть и трясся от возбуждения. Если бы он начал плохо себя вести, я бы сгреб его в охапку и убежал. А тут…
Прокрались мы до угла какого-то старинного трехэтажного здания с вычурными и крохотными балкончиками и выглянули.
Я посмотрел и чуть в обморок не грохнулся от страха.
Метрах в ста открывалась просторная площадь. И все это пространство заполняла толпа мужчин, женщин и детей. Тысячи людей. Все они покачивались, переступая с ноги на ноги, и медленно-медленно тащились по кругу, запрокинув головы вверх и бессильно повесив руки. И еще они глухо и заунывно пели песню на неведомом языке.
Над этой гигантской толпой, поющей и шаркающей ногами, с карканьем носились вороны. Высматривали, выклевать ли у кого глаза? Или чуяли мертвечинку? Не музыка же им нравилась, в самом деле.
Это были Буйные, я мог поклясться. Насмотрелся на этих тварей досыта. Внешне они обычные люди, но движения ломаные, дерганные, марионеточные. Кто-то из них наверняка сдох прямо в этой толпе, и остальные шагали прямо по телам, а вороны не могли улучить момент, чтобы поживиться…
Я разом вспотел с головы до ног. Оглянулся — улицы позади и сбоку пусты. Есть куда отступать. Если нас услышат… У Буйных слух плоховатый, хуже, чем у обычного человека, зато силы и дури хватит на троих.
— Пошли отсюда, Собакен, — прошептал я дрожащим голосом.
И тут Собакен начал подвывать в тон жуткой песни Буйных — сначала тихо, затем громче.
— Ты чего? Заткнись!
Бросив биту и сунув пистолет в кобуру, я схватил пса на руки, чтобы убежать с ним к машине и рвать когти из города, но Собакен учудил — взвизгнул и цапнул меня за рукав, несильно, но чувствительно. Я его выронил, и пес побежал к тысячной толпе, воя все громче.
— Собакен, блядь! — схватился я за голову.
Меня раздирало: хотелось одновременно бежать без оглядки и спасти моего спутника…
Кое-кто из Буйных, кто был ближе к нам, начал оборачиваться, дергая головой по-птичьи. Услыхали! Пятеро или шестеро отделились от основной толпы и пошли к псу, который остановился, но продолжал глухо выть.
А если выбежать, схватить пса, завернуть в куртку, чтобы не кусался, и бежать? Нет, долго, не успею — Буйные догонят, если ускорятся.
Я скорчился за углом и боялся дышать. Буйные перешли с шага на бег, кое-кто заулюлюкал, и тут Собакен, словно выйдя из транса, залаял. Лай был испуганный, трусливый — мол, где это я? Что происходит?