В темном лесу трещало, хрустело, ухало. Ночью задул ветер, похолодало, но в палатке и мешках было тепло. Мы уснули, а проснулись с первыми лучами солнца. День обещал быть солнечным и более-менее теплым. Погода радовала. Мы неспешно позавтракали и проверили вооружение. Я пощупал пистолет в кобуре, которую не снимал всю ночь, финку в ножнах и взял биту из машины. Боря ограничился складным походным ножом на поясе и вытащил из “уазика” автомат с оптическим прицелом. Я вытаращил глаза, а Боря, повесив оружие на грудь, любовно погладил длинный матовый ствол.
— АК-107, — сказал он. — Хорошая машинка.
Я крякнул. Мне бы такая штука тоже не помешала.
До пояса аномалий, заросшего Полипами, мы добрались на “уазике”. Я разглядывал эти Полипы. Невысокие деревца, самые высокие метра три в высоту, стволы толстые, перекрученные, бугристые, светлые. Ветки тоже все сплошь кривые, короткие, похожие на щупальца анемонов, усеянные узкими темно-коричневыми листочками. Росли Полипы впритык друг к другу, между некоторыми стволами можно протиснуться разве что боком.
И все эти неестественно выглядящие деревья медленно шевелились — и ветви двигались туда-сюда, и стволы покачивались. Зрелище действительно внушало отвращение.
На дороге, ведущей к ТЭС, валялись груды одежды Ушедших. Ветер принес, наверное. Или Ушедшие разделись здесь, вдали от города.
Метров за десять от первых рядов Полипов мы выбрались из авто и пошли пешком по асфальтированной дороге. Над лесом возвышались исполинские дымящиеся трубы.
— Газ жгут, — прошептал Боря, — или мазут. Значит, кто-то обслуживает и заводы нефтегазовой промышленности.
Когда подошли вплотную, меня передернуло. Поверхность стволов Полипов была гладкая, эластичная на вид, телесного цвета — точь-в-точь человеческая кожа, покрытая стеклянистой пленкой. Кажется, я видел волоски, родинки, пупки и слипшиеся руки и ноги… И все это было искажено до ужаса, будто человека запихнули в стеклянную кривую трубу, а он там подтаял, как воск, перекрутился и заполнил все пространство трубы.
И вот хочет этот изуродованный сверхъестественной силой человек выбраться из трубы — шевелится, дергается, но сбежать не может. Из этих чудовищных тел вырастали кожистые ветки с бурыми листочками, усеянные множеством зернышек наподобие стрекозиных или мушиных глазок. Снизу из “стволов” высовывались кожистые отростки вроде коровьих сосков. Или недоразвитых членов.
Я смотрел на этот шевелящийся лес из изуродованных человеческих тел, разбухших ног, превратившихся в корни, слипшихся с бочкообразными телами рук, и чувствовал, как у меня самого шевелятся волосы на голове.
— Ты знал, — выдавил я.
— Что это Ушедшие? — шепотом ответил Боря. — Да. Хотел, чтобы ты сам увидел.
— Ты боялся, что если скажешь, я сдрисну отсюда, — перебил я. — Не хотелось тебе одному идти. Боишься?
— Не описать как.
Я покосился на него. Боря таращился на человеко-деревья сквозь стекла очков, шмыгал носом. До меня вдруг кое-что дошло.
— Твоя Анюта ушла под Музыку?
Боря сжал челюсти, кивнул.
— Видишь, у них лиц нет, срослось все в одну массу, — еле слышно сказал он. — И вряд ли я ее узнаю, если увижу… Да и не обязательно она сюда ушла. Таких рощ в округе много. Но, Тим, если сердце подскажет: она, мол! — я ж рехнусь! Поэтому медлил, выжидал. А ты появился, я и подумал: пора…
Под конец этой короткой речи голос Бориса окреп, возвысился.
— Пройти надо, — сказал он. — Мы должны узнать. Я больше не хочу так жить. А ты? Хочешь постоянно ехать невесть куда? Без цели? Бежать от самого себя?
В голове у меня зазвучал голос той девки, которую я чуть не скормил родителям, Лиды.
“Я сон видела, что мои близкие, которые под Музыку ушли, стали частью природы…”
Экстрасенс эта Лида, подумал я. У нас, Бродяг, почти у всех проявились эти способности.
— Ты прав, Боря, — произнес я. — Надо пройти.
Я вынул финку, биту зажал локтем, шагнул в зазор между двумя Полипами. Вряд ли эти деревья, бывшие живыми людьми, нападут. Хотя кто знает…
Здесь было заметно теплее, словно вправду стоишь в толпе голых людей, и пахло — только не человеческими немытыми телами, а чем-то приторно-сладковатым, приятным и мерзким одновременно.
Я проскользнул в паре сантиметров от ближайшего ствола. Под слизисто-стеклянистой пленкой пульсировала деформированная плоть. Кожу покрывали волоски, были видны старые царапины. Вот пупок… А вот начало промежности, книзу срощенной с завернутой вокруг ствола ногой, похожей на анаконду.
Шаг за шагом — никто не нападал. Боря шел следом, шумно дыша. Воздух наполнял густой сладковатый запах. Меня подташнивало. Я боялся дотронуться до ствола — мнилось, что если дотронусь, Полипы нас схватят… Хорошо хоть, ветки начинают расти выше моей головы, не задевают.
Однажды я увидел закрытый глаз. Веки навсегда слиплись, но казалось, что сейчас глаз вытаращится на меня. Второй глаз уплыл вниз и едва различался, походил на морщинку, из которой торчали реснички. В детстве я лепил из пластилина человечков, а потом одним сжатием ладони превращал их в длинные колбаски, сохранявшие намеки на конечности, голову и прочие части тела. Вот и из Ушедших кто-то могучий и ужасный слепил эти деревья.
До меня, наверное, не сразу дошел весь ужас этого путешествия сквозь рощу людей-деревьев. Но в глубине рощи, когда меня уже нешуточно тошнило от запаха и вида всех этих уродств, этого неостановимого мучительного шевеления, я вдруг осознал. Заторопился, чуть не побежал, задел задницей мягкий ствол, который сразу потянулся ко мне. Вскрикнул и бросился напролом, распихивая локтями Полипы — слишком мягкие для деревьев, но уже слишком твердые для живых людей.
Позади ломился Боря и орал. Я и сам не понял, как выбрался из рощи, и бессильно оперся о бетонный забор. Совсем рядом были полураскрытые ворота и КПП.
Боря вырвался из рощи вслед за мной — глаза выпучены, очки запотели, лицо позеленело. Он наклонился и с утробным звуком вывалил на гравий завтрак. Его полоскало долго, и у меня сработал рефлекс “собаки Павлова” — тоже блеванул.
Через минуту нам обоим вроде полегчало. Шатаясь, мы добрели до ворот и прошли внутрь. Впереди открылся просторный двор, здания, гигантские трубы теплотрасс. Глухо грохотали турбины.
Мы с Борей переглянулись. Идти дальше не было никакого желания, но возвращаться прямо сейчас сквозь рощу Полипов хотелось еще меньше. Не сговариваясь, мы двинулись к ближайшему серому трехэтажному зданию, за которым вздымалась чудовищная труба. Здание выглядело как типичная серая коробка советских времен. Судя по состоянию стен, с тех времен здание не ремонтировали, разве что красили поверх многочисленных слоев старой краски.
В мутных окнах — никого. Мы медленно подошли к двери. Я достал пистолет, Боря приподнял автомат и открыл дверь.
— Эй!
Мы подскочили и развернулись. Из-за угла здания к нам шел высокий человек в оранжевой каске и синей спецовке.
— Вы кто такие? — недовольно поинтересовался он.
Мы уставились на него. Ожидали кого угодно, какого-нибудь трехрукого жопоглазого пришельца, только не совершенно обычного человека, к тому же недовольного.
— Кто вас впустил? — спросил он, встав перед нами и подбоченившись. На мою биту и Борин автомат и не глянул.
— Там никого не было, — брякнул Боря. — Только Полипы…
— Какие Полипы? Вы что несете? Как вы ворота открыли?
— Да они открыты были, — плохо соображая, сказал я.
Будто не было апокалипсиса! У меня в голове не укладывалось. Я что, сошел с ума, и апокалипсис мне померещился? А сейчас случился проблеск здравого смысла?
— Не может быть, — отрезал Каска.
Из двери, переговариваясь, вышли еще два немолодых работника в спецовке, без касок, зато в шапках. Полный и худой.