Оказавшись на крыльце, маг набрасывает на себя мантию-невидимку и некоторое время стоит, вдыхая воздух, пока магия истекает кровью из дома, сбрасывая свой вес. Кладовка. Проклятая кладовка. Кладовка, в общем-то, ерунда. Он не может позволить этому факту омрачить его рассудок: у него много дел сегодня вечером.
С этой мыслью он закрывается, превращает свое лицо в полное безразличие и аппарирует в поместье Малфоев.
Комментарий к Часть 24
Прим. автора:
«Ключевая глава! В субботу мы направимся в поместье Малфоев, чтобы Северус выполнил следующий шаг в составленном им плане примерно за три минуты.»
========== Часть 25 ==========
Из поместья Малфоев в Хогсмид
Музыка порхала в воздухе. Слышен был звон бокалов и скрежет десертных вилок, но шум приглушен, словно шепот, словно немногие оставшиеся гости уже в полусне.
Северус отмахнулся от домового эльфа, пытающегося стянуть с него пальто, и направился в обеденный зал. Его шаги громко стучали по мраморному полу. Простой взгляд на узор под ногами напомнил ему обо всех случаях, когда он был здесь раньше. Прошли годы, но он ещё помнил, как каждый раз боролся с детским желанием замедлить ход и не наступить ни на один из черных квадратов.
— …и поэтому я сказал ей, что это не моя проблема, потому что это правда, понимаете? Я не использовал эти чертовы заклинания, но, конечно, маленький сопляк сломал мою палочку, так что они не могут проверить. Она боится, что ее понизят в должности. Или не повысят, я уже даже не помню, о чем она говорила…
Северус замер в дверном проёме. Ламотт сидел, растянувшись в мягком кресле, янтарный ликер в опасной близости от края наклонённого стакана. Хрусталь мерцает в свете огня. Конечно: где банкет, там и Квентин Ламотт. Но уже не так важно, узнал ли он Северуса в Берлине, не так ли? Это лишь отголосок былого страха.
— Вероятно, дело в том, что она не полная дура, — фыркает женщина. Она сидит на широком подлокотнике кресла, положив локоть на голову Ламотта. Они оба безбожно пьяны. — О, кто это, Нарцисса?
Нарцисса оборачивается. Она выглядит точно так же, как и в молодости. Щеки впали, подбородок заострился, и все же Северус мог узнать ее за милю.
— Северус, — говорит она, и он едва слышит ее из-за музыки и расстояния. Он сдерживает дрожь: с ней попрежнему что-то не так.
— Северус? Мистер С. Снейп? — Ламотт щурится. Все они одеты в роскошные, дорогие ткани, тутовый шелк, кашемир из шерсти молодых животных и рубины, сверкающие на пальцах и ушах, но Ламотт затмевает их всех. Его плащ блестит, как нечто из другого плана существования, и тяжело стекает на пол у его ног. Еще одна старая привычка — Северус хочет подойти к нему и приподнять подол, чтобы тот не испачкался.
— Мистер С., как давно это было! Ну, входи, не стой в дверях. Люциус, ты не говорил мне, что Северус придет сегодня вечером!
— Я не думал, что он согласится, — мягко лжет Люциус, слишком вежливо, чтобы разоблачить его, — Северус очень занятой человек, и я боюсь, что он не разделяет твой аппетит на легкие напитки и выпивку, Квентин.
— Что ж, не удивительно, — улыбается во все зубы Ламотт. Каждый из них такой белый, что может быть драгоценным камнем. — Тебе нравится моя мантия, Северус? Demiguise threading. Гертруда купила мне его в Японии. Но сейчас я рассказывал историю дуэли — ты, конечно, слышал о ней? Ты понимаешь, что я все еще не могу нормально ходить? Ннене — девушка, Адейеми, ее так зовут. Она, конечно, не из этих краев, так что, наверное, даже не ведала, что делает, но какая же наглость! Вызвать Ламотта на дуэль волшебников — о, я не думал, что доживу до этого дня. Это очень бодрит.
— Квентин находит неудачи ужасно захватывающими, — говорит женщина рядом с ним,— Нет ничего лучше публичного унижения, не так ли?
Теперь, когда он подошел ближе, он узнает Гертруду Ламотт, которую он знал, скрытую в ее чертах. В последний раз, когда он видел ее, она была всего лишь девочкой, застенчивой и жалкой. Теперь она держится, как королева; Северус чувствует себя слишком плохо одетым и недостаточно утонченным.
— Я хотел бы сказать пару слов, Люциус, — говорит он до того, как на его лице появляется самое сильное смущение. Малфои заняты наполнением стаканов, но оба Ламотта замечают: она прячет свою реакцию в глотке, он улыбается в безобразном восторге.
— Боже мой, Северус, слишком поздно говорить о делах, — восклицает Ламотт, — Выпей со мной. Я не видел тебя много лет , какая жалость…
Люциусу хватило здравого смысла проигнорировать его и взять Северуса под руку. Он ведет их через гулкий зал, забитый искусством кулуар, в кабинет. Появившийся домовой эльф швырнул дрова в холодный камин, изливая магию до тех пор, пока поток теплого воздуха не окрашивает щеки Северуса.
— Давненько я ничего от тебя не слышал, Северус, — мягко увещевает Люциус. Графин звенит в его осторожных руках; свет костра отражается от его запонок и рисует на стене трепещущие очертания, — А потом ты появляешься из ниоткуда, одетый в маггловскую одежду — это облегчение, что большинство гостей ушли, а Квентин слишком расположен к тебе, чтобы заметить.
Северус понял, что он слишком стар для всего этого.
— Кровные чары на Тисовой улице пали, — говорит он без предисловий.
Люциус оставил графин и обернулся.
— И как это произошло?
— Я не вправе говорить.
— Почему тогда я должен этому верить?
— Если министерство настолько некомпетентно, что завтра утром ничего не поймет, пошли кого-нибудь проверить в качестве меры предосторожности. В конце концов, последний день суда: каждая мелочь имеет значение. И ты, кажется, не слишком в этом преуспел, не так ли?
Люциус сверлит его взглядом. Он никогда не мог хорошо справиться с неудачами.
— Я знаю, где сейчас мальчик, — говорит ему Северус. — Я знаю, где он был, почему обереги пали. Если бы я захотел, я мог бы дать тебе информацию об этом и многом другом. Более чем достаточно, чтобы склонить присяжных в твою пользу.
— Это не моя милость, Северус. Я всего лишь представитель Министерства…
— Уверяю тебя, мне неприятно тратить время на выслушивание лжи.
Губы Люциуса кривятся. Он делает глоток вина. Он не предлагает Северусу второй стакан.
— Причина, по которой ты в настоящее время обладаешь этой якобы бесценной информацией, — говорит он, — заключается в том, что ты был на побегушках у дорогого директора Дамблдора, делал все, что в твоих силах, я полагаю, чтобы помочь ему проползти по пути этого хаоса. И эти обстоятельства совершенно позорные. Надеюсь, ты понимаешь, что я не хочу обидеть тебя, Северус, но я не ни на секунду не понимаю, почему я должен доверять тебе.
— Я помог Дамблдору, — признается Северус, — потому что он смог дать мне несколько вещей, которые я хочу. Что можешь дать ты?
Люциус выгибает бровь.
— Зависит от того, что ты хочешь.
Северус переводит дыхание.
— Мальчик.
— Что с ним?
— Он мой, — заявляет Северус, пытаясь поверить в это сам. — Ты назовёшь меня опекуном. Министерство обеспечивает охрану, а ты сохраняешь доступ, но я занимаюсь повседневными делами.
Люциус на мгновение смотрит на него, ища разъяснения, которые Северус не позволяет ему найти: он превращает свой разум в темный колодец, завораживающий на вид, но совершенно пустой.
— Наш Северус, — протягивает он, — Никогда не бывает скучен.
Его шея стала горячей ещё с тех пор, как он увидел Ламотта, и теперь она действительно горела. Это не та часть его жизни, в которую он когда-либо хотел бы вернуться, но его телу все равно.
— Я дам тебе время подумать.
— И где я могу найти тебя, когда я это сделаю?
Северус усмехается.
— Я сам найду тебя, Люциус.
Наклон головы дал Северусу понять, что ему пора.
Он вышел из кабинета на трясущихся ногах, пороки контроля ослабли, но никто не видит. Глупо, и все же он хочет вернуться в столовую и принять выпивку, и остаться там до тех пор, пока чистое унижение не станет невыносимым — он хочет чувствовать себя, как он полагает, снова девятнадцатилетним.