Нет, кусты не обойдёшь! Они тянутся без конца и края. Налетел ветер и заколебал травы. Кажется, где-то совсем близко, сверкая на солнце, блестит река. Тимка с жадностью всматривается вдаль. Нестерпимо хочется пить. Хотя бы молока! Бабушка говорила, что где-то текут молочные реки с кисельными берегами. Но где?
Тимка делает шаг, другой, спотыкается и падает. Большая тяжёлая птица, оглушительно хлопая крыльями, поднимается из травы. Она летит низко и вдруг камнем падает вниз. С птицами Тимке не везёт. Не повезло с беркутёнком, не повезло и с этой, которая вырвалась почти из-под носа. Надо её поискать! Но разве найдёшь птицу в такой высокой и густой траве!
Прекратив поиски, Тимка задумывается над тем, куда ему идти. «Надо всё прямо и прямо», вспоминает он слова отца и, облизнув сухие губы, принимается шагать.
Обрывается зелёное разнотравье. Путь преграждает чёрное поле. Оно тянется до того места, где земля и небо сходятся вместе. Чёрное поле пугает Тимку: уж очень оно чёрное и большое. Тимка долго не решается ступить на него. Но надо идти. Шагать по чёрному полю трудно: высокие гребни борозд осыпаются под ногами — того гляди упадёшь. Тимка поворачивается кругом и выбегает на траву.
— Уй-юю! — кричит кто-то в степи.
Тимка вздрагивает и застывает на мосте. По степи верхом на лошади скачет всадник. Он быстро приближается. Но почему всадник весь какой-то лохматый? Осадив коня, всадник соскочил на землю. С ним надо поздороваться: старшие всегда ждут, чтобы маленькие здоровались с ними первыми. Тимка подходит к всаднику и произносит:
— Здравствуй, Лохматый Дядя! — Всадник молчит. Тимке страшно, но он храбрится и повторяет: — Здравствуй, Лохматый Дядя! Ты Лохматый Дядя?
— Карош мальчишка, — улыбается всадник. — Куда шёл?
Ободрённый улыбкой, Тимка торопиться сказать, что он идёт на реку.
— Река?! Здесь нет река… Совсем не туда шёл…
— Пить хочу… — вырывается у Тимки. — Пить!
— Поедем. Пить будем… Много пить! Кароший мальчишка!
Предложение звучит заманчиво, и Тимка смело спрашивает:
— Ты меня, дядя, на лошадь посадишь?
Всадник прищёлкнул языком и вскочил в седло. Потом он низко склонился, и не успел Тимка вскрикнуть, как тоже очутился в седле.
Ехать верхом лучше, чем идти пешком, и Тимка не прочь ехать долго-долго.
— Смотри, хорошо смотри. — Вытянув руку, всадник показывает в степь. — Отара! Барашек гуляет. Мы — чабан, пасём барашек.
На зелёном ковре степных трав движется пёстрое стадо; в нем белые, чёрные и серые точки. Точки перекатываются с места на место. Их много. Но сколько?
— Барашков очень много? — интересуется Тимка.
— Одна тысяча, две тысячи! Породистый барашек!
Что значит породистый, Тимка не знает, но по выражению лица Лохматого Дяди он понимает, что это хорошо, и одобрительно кивает головой.
Тимку томит любопытство: почему дядя носит такую большую лохматую шапку и штаны, вывернутые мехом наружу, но расспросить об этом он не успевает, — чабан, остановив коня, спустил Тимку на землю и спешился сам.
— Пойдём юрта, — приглашает чабан. — Отдыхать будем. В тени сидеть.
На поляне стоит шалаш. Нет, это совсем не такой шалаш, какой Тимка видел в деревне на лугах, когда они с бабушкой укрывались от дождя. Тот шалаш был покрыт ветками и травой, а этот — круглый и стенки у него из лохматой материи.
Тимка задержался у входа о юрту.
— Ходи, ходи! Гостем будешь! — зазывает чабан.
Тимка вошёл и огляделся. Земля в шалаше устлана шкурами. Их много.
— Они волчьи? Да? — с опаской посматривая на серые шкуры, спрашивает Тимка.
Чабан молчит, он занят: сняв с треугольной подставки кувшин, наливает из него в деревянную чашку молоко. Кувшин обёрнут в тряпку, и почему-то конец её опущен в таз с водой.
Наполнив чашку до краев, чабан протянул ее Тимке:
— Пей айран! Много пей!
Удивительно кислое молоко оказалось таким холодным, что заломило зубы, но Тимка не может оторваться от чашки, а чабан уже подал кусок сыра.
Тимка никогда ещё не ел такого вкусного сыра. Можно было бы съесть его много, но дяди не предложил больше, а просить нехорошо.
Молоко и сыр восстановили силы. Тимка готов хоть сейчас пойти на поиски реки, но интересно побыть и в юрте.
— Ты, дядя, здесь живёшь всегда? — спрашивает Тимка.
— Отдыхаем… Спим мал-мала… — прихлёбывая из чашки молоко, отвечает чабан.
Тимка решил, что спать на шкурах, наверно, очень приятно. Но зачем кувшин ставят на треногу, укутывают его в тряпку, а конец её опускают в воду?