— Следующий есть? — блеснула золотым зубом Алла Францевна. — Или вы не ко мне?
Про Аллу Францевну говорили, что она великий стоматолог. Но мы-то своими ушами слышали, какой она великий. У нее в кабинете даже стрелок-радист Евстигнеев и тот мычал.
После всех этих мычаний, воплей и рычаний мне уже было не до воспитания смелости. Мне нужно было немного передохнуть. Я не мог без передышки лезть сразу от Серкиза к Алле Францевне.
— Давай, чего же ты, — подтолкнул меня Эдька.
Я опустил голову.
— Вот он следующий, — сказал Эдька. — Только он стеснительный очень.
— Ай-яй! — сказала Алла Францевна. — Как начальника штаба обливать, так ты не стесняешься, а тут сразу застеснялся.
Про тот случай теперь уже весь остров знал. У нас новости на одном месте не залеживаются.
— Заходи, стеснительный, — сказала Алла Францевна.
Я вздохнул и зашел. Кресло походило на уставшего робота, который присел отдохнуть на перевернутый конус с винтом на макушке.
— Прошу, — пригласила Алла Францевна.
Я взгромоздился к роботу на колени. В глаза мне ударила яркая лампа.
— Повыше, — сказала Алла Францевна. — Вот так. Какой зуб?
Она застучала по зубам железякой. По каждому зубу в отдельности. Стук отдавался в затылке. У меня заныли сразу все зубы. И заодно в животе. Но, собственно, после грохота, который устроил Серкиз, мне было уже не так страшно. Что такое выдернутый зуб по сравнению с Серкизом? Детские игрушечки.
Она еще постукала железякой по зубам. Потом поковырялась в них каким-то крючком и спросила:
— Больно?
— Э-э, — сказал я.
Я не умел говорить с открытым ртом.
— Совсем не больно? — спросила она.
Я закрыл рот и сказал:
— Совсем.
— Худо твое дело, — вздохнула она.
— Почему? — испугался я.
— Раз уже не болят, удалять нужно.
— Удалять?
— Да, четыре штуки.
— Сейчас?
— А когда же? Иначе возможно заражение.
Она бренчала в эмалированной ванночке инструментами. Ванночка была изогнута, как фасолина. У меня под лопаткой забил тревогу мускул.
— Они вообще у меня никогда не болели, — признался я.
— Открой рот, — сказала она.
— А вы без замораживания?
— Открой рот.
— Тетке так с замораживанием.
— Открой рот, тебе говорят! Тут больно?
— М-м…
— Врешь, совсем не больно. А тут?
— М-м…
— Плюнь сюда.
Я плюнул роботу в круглую ладошку с дыркой.
— Больно было?
— Не.
— Вот твой зуб, — сказала Алла Францевна. — Молочный. Он мешал расти другим. Держи на память.
— И всё? — удивился я. — Уже выдернули?
— Всё. Остальные твои зубы можно экспонировать на выставке.
Эдьки с Киткой в приемной не оказалось. Они поджидали меня на лестнице. Дверь на лестницу была открыта.
— Как? — спросил Эдька.
Я молча разжал кулак и показал им выдранный зуб.
— Хо-хо! — сказал Эдька. — Загибаешь. Не на тех напал. Теткин, наверно, подобрал.
— И без замораживания, — сказал я, подставляя им открытый рот. — Нате.
Они заглянули мне в рот, но особого удивления не выразили. И больше всего Эдька.
— Подумаешь, зуб! — брезгливо поморщился Эдька. — Вот Барханов Сервиза отбрил — это да.
Он завел разговор про Руслана Барханова. Специально, конечно, завел. Чтобы меня принизить. А Китку на какой хочешь разговор завести можно. Кит каждое слово за чистую монету принимает. Разные там тонкости и ехидства доходят до него, как до козла Назара.
Я не стал лезть в их разговор со своим зубом. Я завернул зуб в бумажку и спрятал в карман. Мы отправились в холостяцкую гостиницу навестить Руслана Барханова, который сидел под домашним арестом. Хотя Руслан Барханов и неунывающий человек, но все равно сидеть одному под домашним арестом не очень-то весело.
На крыльце гостиницы сметала со ступенек мусор уборщица Параня Цитрамоновна.
— А откуда ж он тут? — сказала Параня Цитрамоновна. — Как утром ушел, так и не приходил.
Вот тебе и двое суток домашнего ареста!
Мы уселись на приставную лестницу, которая лежала набоку у стены. Такие лестницы всегда внизу широкие, а наверху узкие. Я сел выше всех, Эдька — рядом со мной, но чуть ниже, а Кит еще ниже.
Параня Цитрамоновна выскребала каждое пятнышко на крыльце. Скобу, о которую счищают грязь с подметок, она даже кирпичом подраила.
Почему Параню Цитрамоновну зовут таким странным именем, никто не знает. Прилипло к ней это имя с легкой руки Руслана Барханова. А она не обижается, хотя в Сопушках у нее давно уже гоняет по улицам и задворкам голопупый внук Федор.