Иначе рисует Тимофеев иноверку — Марину Мнишек: это и "сквернавица", и "человекоподобная аспида", и "ехидна", залившая кровью Русскую землю.[416] В ее образе для Тимофеева объединяются черты "злой жены", которую рисовала религиозно-дидактическая средневековая литература. В то же время в этом образе ярко выражена та ненависть, которую Тимофеев, как и все русские люди, испытывает к врагам-интервентам. Он прекрасно понимает, что Лжедимитрий I — это ставленник Польши, и расправу над ним и его сторонниками считает справедливым возмездием, ниспосланным "высшей силой" за все зло, которое он принес Русской земле. Но с его смертью несчастья, переживаемые страной, не кончаются: враги, придя на нашу землю, разрушили пограничные города, осадили Москву и по всей стране "яко зверие растекошася".
Тимофеев дает широкую картину народных бедствий,[417] видя в них, как и в "богопустном", т. е. посланном стране богом царстве "расстриги" опять-таки возмездие, но на этот раз уже не за "грехи" правителей, а за "грехи" общества, всего народа.
Мы видели, что, указывая "грехи" лиц, стоящих у власти, Тимофеев имеет в виду не столько проступки, касающиеся личной жизни царя — человека, сколько и главным образом — "грехи" государственные, которые, по его мнению, и привели страну к разрухе. Несмотря на характерную, свойственную средневековью форму, в которой выражена его политическая мысль, он до известной степени верно схватывает сущность событий: так, он видит в правлении Годунова продолжение политики, начатой Грозным. Он понимает, что в это время взаимоотношение сил внутри господствующего класса резко изменилось, и знатные боярские фамилии потеряли свое прежнее положение и значение в стране. Однако, настаивая на первенстве "благородных", он видит в политике Годунова, направленной к возвышению „незнатных" людей, т. е. к укреплению дворянства, одну из основных его политических "ошибок". Указав, что этой мерой "той (т. е. Борис Годунов) на ся в сердца величайших... неугасну стрелу гнева и ненависти вонзил",[418] Тимофеев дает резко отрицательную, глубоко несочувственную характеристику этим "новым людям", выдвинутым на места прежних "столпов" государства, знатных вельмож и их помощников-дьяков. "Как драгоценная серьга у свиньи в ноздрях, так и у недостойных — чины",— говорит Тимофеев. Когда на место опытных и искусных в делах людей Борис Годунов поставил "на мздах" иных "худородных" и неопытных, они могли только "тростию косно, яко не свою, трясущася, провлачати руку, и ино ничто".[419] Неумелые, неопытные в делах, жадные, эти люди кажутся Тимофееву лишенными чувства собственного достоинства и ответственности за судьбу страны. Им важно, по его мнению, только одно, — как можно больше наполнить свои карманы; они, как свиньи, пожирают все, что им попадется, и грызутся между собою как псы из-за добычи, стараясь перехватить друг у друга "лакомый кусок"— кратковременные блага жизни.[420]
Нельзя сказать, чтобы эта характеристика была совсем неверна. Известны „подвиги" некоторых опричников и "хозяйничанье" дворян-помещиков в отведенных им поместьях. То и другое, как было указано выше, способствовало полному разгрому крестьянского хозяйства и углублению недовольства крестьянских масс. Но Тимофеев дает эту характеристику дворянства не в широком плане социальных отношений эпохи, а с точки зрения своего теоретического представления о "благороднейших после царей", которым и впредь должно принадлежать первое место в жизни государства, возглавляемого самодержавным царем.
Однако, стоя на позициях этой теории, сокрушаясь, что "столпы" государства — вельможи, "лучшие", "нарочитые люди потеряли свое прежнее положение, вытесненные новыми незнатными людьми, Тимофеев далек от идеализации представителей современного ему боярства. Отдавая в своем "идеальном" государстве вельможам первые места, Тимофеев в то же время ясно видит, что не все те, кого он считает "лучшими", достойны этого названия и своего положения: есть настоящие, и есть "мнимые" вельможи. Настоящие, по мысли Тимофеева, должны быть людьми честными, мужественными и неподкупными. Они не должны молчать, если царь допускает что-либо незаконное или использует свою власть во зло, и смело отстаивать свое мнение. На самом деле те, кто, по мысли Тимофеева, должен был бы быть опорой государства, — представители знатнейших фамилий — ведут себя недостойно, оказываясь льстецами, интриганами, обманщиками, клятвопреступниками. Они украшаются одеждами, заменяя ум длинными бородами.[421] Обрадованные смертью Грозного, они ликуют, забыв свои обязанности по отношению к его наследнику — царю Федору, "мневше его яко не суща". Стараясь пораньше явиться во дворец, они наушничают друг на друга, составляя "ложные шепотные глаголы", и убивают ими людей, как мечом. Из страха или купленные его подарками, они льстят Годунову и подличают перед ним,[422] они не смеют выступить и против самозванца и его посягательств на православную веру и исконно русские обычаи.[423] Тимофеев не видит в них мужества, которое дало бы им возможность противостоять произволу лиц, стоящих у власти. Рабский страх — вот чувство, которое владеет ими и заставляет молчать там, где молчать нельзя. Они не имеют собственного мнения и вертятся, как колесо, приспосабливаясь к требованиям минуты.[424] Даже старцы среди них выглядят "младоумными", а молодежь во всем подражает старикам... Многие люди "от синклитска чина" оказываются прямыми изменниками: "прельстившись неуставною прелестью", они переходят на сторону врагов; оставив Москву и царя Василия, переезжают в стан к Тушинскому вору, соблазняя других и показывая свое "немужество". Одни изменяют потому, что не любят Шуйского, другие — потому, что в Москве голодно, — "кратце рещи, — говорит Тимофеев, — не толико бе люди со царем остало во граде, елико лжецарю (самозванцу) приложиша еже беганием прелагатаи".[425]