Один из видов перифраза, постоянно используемый им, - это толкование имен (Иоанн - благодать, Феодор - дар божий, Димитрий - двоематерен и т. п.), заимствованное Тимофеевым из "Степенной книги".
Помимо этого, дьяк Иван использует и другие приемы перифраза и иносказания, причем далеко не всегда и. желания зашифровать то, что написано, как может показаться сначала, а просто из стремления к украшенной, необычной речи, "высокому" стилю. Например, нет никакой причины зашифровывать слово "ладьи, лодки", однако Тимофеев называет их "водоносилы"; можно было бы просто сказать "пушки" или "огнестрельные орудия",- Тимофеев называет их "градобитные хитрости", а в другом месте "стенобитные хитрости меднослиянная телеса, неодержимыя тяготы";[450] вместо того чтобы сказать "колокола", он пишет: "церковная бо трубы, от них же происхождаху святозвучныя гласы, созывающая на пение"; мельничную плотину он называет "оплот мелющия хитрости", и т. п.
Тимофеев не чуждается и игры словами, например о Расстриге он пишет: "он, недостойный, чины недостойным недостойне раздавал", или — "основания их раскопа, злом целя зло, древнею злобою зле по отцы си ревнуя".[451] „Видяху молящая молимаго к молению яко непреклонна...,[452] и т. д.
Местами находим у него рифмующиеся окончания частей предложения:
И первый бысть растакатель стаду,
Последний же явлься предатель граду.
Корабль низверг погрузися,
Но не уже и потопися,
...Град же самый весь ниизложительми в конец разорися.[453]
Речь Тимофеева образна и эмоциональна. Риторические вопросы и восклицания постоянно используются им и придают изложению страстный, взволнованный характер. Дьяк Тимофеев то и дело обращается к читателю, убеждает его, полемизирует с ним, доказывает свои положения и права писателя.
"Где суть иже некогда глаголющей, яко неповинна суща Бориса закланию царского детища?" — спрашивает он и горячо доказывает виновность Бориса в убиении царевича Димитрия. "Кто убо, рцы ми, не посмеется... этого (врага) безумию?" — обращается он к читателю, описав разорение Новгорода врагами. "О, долготерпения твоего, владыко! Како не разверзе земля уст своих, якоже о Дафане и Авероне древле?"— восклицает он, рассказав о бесчинствах первого самозванца, и т. п.
Уже из предыдущего изложения читатель имел возможность убедиться, что дьяк Тимофеев, создавая свое произведение, не ограничивался деловым изложением фактов и своих мыслей, а старался облечь их в художественную форму, воздействовать не только на ум, но и на воображение читателя. Говорит ли он о событиях своей эпохи, рисует ли выдающихся деятелей, — он обращается к художественному образу. Убежденный в том, что в нем говорит "глас невеществен", т. е. как бы какая-то "высшая сила", вдохновение, он на страницах "Временника" отстаивает свое право на использование нужного ему образа.
Система образов, отобранных Тимофеевым, уводит нас к Хронографу, а через него к библейским книгам: образы животных и растений, небо и земля, свет и тьма, огонь и морская пучина, ясная погода и буря, — все использовано Тимофеевым для того, чтобы ярче выразить занимавшие его идеи. Этой же цели служит и сопоставление исторических деятелей с библейскими и византийскими героями. Для положительных лиц и явлений Тимофеев использует образы положительных героев или образы "света", "свечи", "звезды", из животных — "инорога", "горлицы"; для отрицательных — из истории образы мучителей и злодеев, а из природы — образы тьмы или таких животных, как "псы", "волки", "ядовитые змеи".
Эти традиционные изобразительные средства помогают Тимофееву в его работе над передачей сложного внутреннего мира его героев, который автор пытается показать "правдиво", не скрывая положительных черт у преступника и не замалчивая ошибок "истинного" героя.
Наблюдательность Тимофеева подсказала ему ряд развернутых образов, целиком опирающихся на бытовые впечатления и служащих той же цели, что и привычные хронографические метафоры. Эти образы нередко бывают разработаны во "Временнике" в самостоятельные картинки из жизни животных или людей, а затем уже автор умело истолковывает их применительно к изображаемому историческому событию или к размышлениям о собственных авторских переживаниях. Так, ссоры и соперничество приспешников первого самозванца уподоблены грызне собак из-за добычи; описанием сбора ягод и грибов Тимофеев иллюстрирует свою мысль о праве писателя располагать материал в том порядке, какой он найдет нужным; плавание по бурному морю напоминает писателю о необходимости тщательной подготовки к своему труду; рассказом о неумении поселян надевать оружие Тимофеев хочет убедить читателя в том, что и он не готов к литературному труду, и т. д.