После очередного визита на родину Кокрофт решил вскочить на подножку уходящего поезда. Он стал припоминать разные эпизоды из собственной итальянской жизни, которые можно было бы превратить в забавные истории, но тщетно: ничего особенного с ним не происходило. Следуя примеру обитающих по соседству литераторов, Кокрофт пытался создать красочную палитру и донести до читателя аромат Италии. Но вскоре ему наскучило принюхиваться к местным запахам, и, откровенно говоря, он не мог себе представить, что кому-нибудь вдруг захочется читать об этом. Прежде чем сдаться, Кокрофт написал одну-единственную главу — страниц сорок, где во всех подробностях и с мельчайшими деталями рассказал, как однажды отправился с собакой на прогулку и едва не наступил на змею. На этом с литературой было покончено.
Однако безуспешные попытки написать книгу хотя бы на некоторое время заставили Кокрофта оценить всю прелесть его скучной и однообразной жизни. Он был счастлив, что может спокойно наблюдать, как дни, недели и месяцы сменяют друг друга, не принося никаких существенных перемен. Каким бы серым и бесцельным ни было его теперешнее существование, оно, безусловно, казалось гораздо приятнее, чем жизнь, наполненная яркими событиями, о которых стоит писать, — ведь это не означает, что у романа будет счастливый финал.
Иногда, отправляясь в город за покупками, он сталкивался с обитателями маленьких симпатичных домиков. Если его приглашали, Кокрофт не отказывался зайти в бар пропустить по стаканчику Однако он никогда не стремился поддерживать с ними более тесные отношения. Его утомляли бесконечные разговоры о том, что Англию наводнили толпы иммигрантов или что власть в стране захватили проевропейски настроенные сталинисты, — это и заставило соотечественников покинуть Соединенное Королевство; далее соседи начинали возмущаться: «Жуликоватым итальянцам совершенно нельзя доверять!»; затем, печально вздыхая, они говорили, что Лондон — ужасно дорогой город, это выяснилось во время их последнего визита на родину, после чего доверительно сообщали Кокрофту, где можно купить дешевое оливковое масло.
— Однажды я попытался написать книгу об этих местах, — сказал Кокрофт.
Босниец ничего не ответил.
Небо потемнело. Вдалеке послышались слабые раскаты грома.
— Похоже, будет гроза, — сказал Кокрофт и добавил, поглядывая на сгустившиеся тучи: — Первая, летняя.
Тимолеон Вьета поднялся с травы и потрусил к дому. Начал накрапывать дождик. Мужчины, прихватив шезлонги, последовали за собакой. Кокрофт остался сидеть на кухне, а Босниец ушел к себе в комнату. Он достал свой старый швейцарский нож. Нож был завернут в носок и лежал на самом дне сумки. Там же был спрятан маленький точильный камень. Босниец стал точить и без того острое шестидюймовое лезвие. Нарастающие раскаты грома заглушали чирканье ножа по камню. Вслед за глухим ударом следовала вспышка света, а затем, как будто слегка запаздывая, небо вспарывала тонкая зигзагообразная линия.
Ему доставляло огромное удовольствие просто смотреть на мальчика в серебристых шортах; целуя его, Кокрофт был счастлив. За те четыре месяца, что они провели вместе, Кокрофту даже стало казаться, что его жизнь не так уж бессмысленна. Мальчик, несмотря на свой нежный возраст, был искушенным и опытным любовником: он умел завоевать сердце пожилого мужчины, а его изощренные ласки приносили такое невероятное блаженство, что вполне могли довести старика до безумия. С Тимолеоном Вьета мальчик тоже быстро нашел общий язык — пес обожал его и ходил за ним по пятам. Все то незабываемое время, пока длился их роман, оборвавшийся столь внезапно и трагически, слилось для Кокрофта в один сплошной медовый месяц. Правда, в отношении домашнего хозяйства мальчик в серебристых шортах был абсолютно беспомощен. Он, словно прекрасная Клеопатра, мог часами лежать в изящной позе, однако не сумел бы поменять перегоревшую лампочку.