Выбрать главу

— А-а, — протянул Кокрофт, тщетно пытаясь припомнить лицо незнакомца. — Да, да, конечно, — он широко улыбнулся, — очень рад тебя видеть.

— Я устал и страшно хочу пить, — сказал парень. — Мне пришлось тащиться целый час. Не знаю, сколько километров я прошел — пять или шесть, может быть больше.

— О да, конечно! — воскликнул Кокрофт. — Что же мы стоим? Садись. — Он указал на шезлонг.

Тимолеон Вьета попятился, шерсть у него на загривке встала дыбом, верхняя губа дрогнула, обнажив острые клыки, и тишину весеннего вечера прорезал захлебывающийся, полный ненависти лай.

— О, Тимолеон Вьета, пожалуйста, прекрати, — сказал Кокрофт, на этот раз его голос звучал почти сурово.

И вновь пес повиновался: отойдя подальше, он улегся на траву, не прекращая, однако, злобно рычать и сверкать глазами.

Кокрофт ушел в дом. Через пару минут он вернулся с подносом, на котором стояло четыре бокала, графин с водой, бутылка игристого вина и вазочка с шоколадными бисквитами. Поставив поднос на землю, он поднялся на веранду, чтобы принести второй шезлонг. Пока Кокрофт возился с креслом, гость схватил графин и выпил всю воду прямо из горлышка. Затем молодой человек одним ловким движением откупорил вино. Пробка с громким хлопком вылетела из бутылки и, описав в воздухе широкую дугу, покатилась по песчаной тропинке. Обычно Тимолеон Вьета с удовольствием бросался в погоню за пробкой и приносил ее к ногам хозяина, но на этот раз пес не шелохнулся. Положив голову на передние лапы, он пристально смотрел из-под полуопущенных век в лицо незнакомцу.

— О, я вижу, тебя действительно замучила жажда, — сказал Кокрофт.

Гость ничего не ответил и, не глядя на старика, налил себе бокал вина.

Кокрофт наполнил свой бокал и уселся в кресло. Потягивая вино, он уголком глаза изучал нежданного гостя. У молодого человека было крепкое мускулистое тело, но выглядел он несколько потрепанным и усталым. Кокрофт, словно опытный доктор, мысленно поставил диагноз: переутомление — и назначил курс лечения: длительный отдых, хорошее питание, а также немного заботы и внимания. Кокрофт время от времени ездил во Флоренцию и сейчас изо всех сил старался припомнить, как и когда он познакомился со своим сегодняшним гостем. О последних двух поездках у Кокрофта остались смутные воспоминания: сплошная череда пьянок с какими-то незнакомыми людьми и бурные любовные утехи со случайными партнерами. Но с этим парнем он точно не спал. Кокрофт обязательно бы запомнил такое молодое и крепкое тело. Постепенно его начинало злить собственное бессилие и неспособность восстановить в памяти события недавнего прошлого. «Интересно, — думал Кокрофт, искоса поглядывая на гостя, — а приходилось ли такому парню, как этот, слышать о таких людях, как я?»

«Что?! — воскликнул бы молодой человек, хлопнув себя по коленям, и, откинувшись на спинку кресла, расхохотался бы во все горло. — Ты хочешь сказать, что ты мужчина, который целует других мужчин?! И тебе это нравится? О, Кокрофт, что за нелепости приходят тебе в голову! Ах ты, старый клоун, ничего более забавного мне не доводилось слышать». Или, вполне возможно, он так и остался бы сидеть, задумчиво глядя на далекие холмы, и пробормотал бы без тени улыбки: «Ну что же, и не такое бывает. Знаешь, меня уже ничем не удивишь».

Но какова бы ни была реакция молодого человека, Кокрофт ни секунды не сомневался, что в смысле романтических отношений здесь ему ничего не светит.

Парень зачерпнул из вазочки целую горсть шоколадных бисквитов и с жадностью, почти не жуя, заглотнул их. Кокрофт тоже взял два пирожных — одно для себя, второе для Тимолеона Вьета.

Он протянул парню сигару. Тот закурил, а Кокрофт, дав волю фантазии, представил, что они любовники, которые уже давно живут вместе. Они сидят на лужайке перед домом, потягивают шампанское, курят хорошие сигары, любуются заходящим солнцем и, как обычно после занятий любовью, мирно болтают о разных пустяках. Кокрофт не знал, с чего начать разговор. Можно было бы спросить у молодого человека, как его зовут, или попытаться выяснить, где они познакомились, стараясь при этом не показаться невежливым.

— Да, так откуда ты, говоришь, пришел? — после некоторого размышления спросил Кокрофт.

Ему никогда не удавалось точно определить по внешнему виду человека его национальность. Но, судя по акценту, парень был не итальянец.

— Из Флоренции, я ведь уже сказал. — Парень помолчал и вдруг сообщил срывающимся полушепотом: — Я из Боснии.

— О, бедный, бедный мальчик! — воскликнул Кокрофт.

Большая часть жизни Кокрофта прошла на фоне нескончаемых репортажей Всемирной службы новостей. Он никогда не выключал стоящий на кухне радиоприемник и, конечно же, слышал обо всех тех ужасах, которые происходили в стране, некогда называвшейся Югославией. И естественно, он знал имена, названия и связанные с войной, ставшие привычными словосочетания: Слободан Милошевич, Сараево, ООН, войска миротворцев, Мостар, Радован Караджич, моджахеды, Косово, Ванс-Оуэн. По крайней мере, до сегодняшнего вечера Кокрофту казалось, что он знал все более-менее важные факты — все, кроме главного: кто с кем и на чьей стороне воюет, какие этнические группы участвуют в конфликте и ради чего вообще велись эти войны. Кокрофт почти не читал газет и даже не вслушивался в подробности новостей, лишь краем уха улавливая некоторые темы. Пожалуй, единственными сообщениями, которые действительно привлекали внимание Кокрофта, были истории вроде той, что он услышал на прошлой неделе: девятилетний мальчик, у которого были задатки выдающегося игрока в гольф, попал в автокатастрофу и лишился руки; или репортаж из судебной хроники о женщине, которая влюбилась в изнасиловавшего ее мужчину и теперь сражается с правосудием, требуя, чтобы выдвинутые против ее возлюбленного обвинения были сняты; или рассказ о японце, живущем где-то в пригороде Токио, который подал заявку на внесение его имени в Книгу рекордов Гиннесса как самого одинокого человека в мире. Кокрофт никогда не мог толком понять, какие события происходят в восточной части планеты, да к тому же за последнее время эти события настолько запутались, что он больше не пытался разобраться в охватившем мир хаосе.