— А каковы взгляды Хмельницкого на возможный союз с Москвой?
— Это самый главный вопрос и самый тревожный, — сказал митрополит Косов. — Иерусалимский проходимец, этот ничтожный Паисий, не уважаемый у себя на родине, отправляясь выпрашивать подачку у московского царя, чтобы придать себе веса, всячески подталкивал гетмана к скорейшему союзу с русскими.
— Мне известно, что Хмельницкий и до встречи с Паисием искал опоры у московского царя, — сказал Адам Кисель. — Искал без всякого успеха.
— Царь Алексей очень молод, — ответил Косов, тщательно обдумывая слова. — Его советником до последнего времени был один боярин, человек светский. Ныне этот боярин от власти устранен. И, как я слышал, царь окружил себя теперь людьми духовного звания. Присоединение киевской митрополии к московскому патриаршему престолу — давняя мечта московских святителей.
— Да, это серьезно, — сказал Адам Кисель, — но Москва никогда и ни в чем не торопится, а нам нельзя терять времени.
— Вашей милости надо найти путь к сердцу Выговского, — предложил архимандрит Тризна. — Отец Выговского живет в нашем монастыре, и нам известны устремления этой семьи. С одной стороны, Выговские возвысились и они не захотят потерять награбленного, но, с другой стороны, они шляхтичи, и для них несносно московское самодержавие.
— Велика ли зависимость Хмельницкого от крымского хана? — спросил Адам Кисель.
— Видимо, велика. Бремя этого союза тяжело и не вполне приемлемо для казаков и народа. Это одна из причин, толкающая гетмана в медвежьи объятия Москвы.
— Я думаю, что с вашей помощью мне удастся склонить Хмельницкого к переговорам о мире. И не кажется ли вам, что эти переговоры должны состояться в Киеве?
Митрополит и архимандрит посмотрели друг на друга и согласились с сенатором.
— Мы сообщим вашей милости о месте и времени новой встречи, — сказал митрополит, прощаясь.
«Каждый печется о своей выгоде, — горестно размышлял Адам Кисель, оставшись один. — Киевские иерархи боятся за свою власть и за свои доходы».
Князь Захария Четвертинский только через три недели привез из канцелярии Хмельницкого приглашение в Киев. Посольство перебралось в местечко Зайцево, и отсюда Адам Кисель направил своего брата Николая и пана Смяровского в ставку гетмана с наказом убедить гетмана приехать в Киев для переговоров о мире.
Сам Адам Кисель еще раз тайно встретился с митрополитом, архимандритом и католическим ксендзом и принялся раскидывать сеть, в которую ловились бы важные новости о жизни в казачьих полках.
Однажды вместе с паном Мясковским, имея возницу и всего одного казака, который следовал за санями сенатора с посольским знаменем, Адам Кисель поехал в местечко Лесники.
Дорога шла через Годоновку, имение князя Корецкого. Здесь-то и остановили пана воеводу.
Мужики выскочили на дорогу, схватили лошадей под уздцы, и, весело гомоня, стали наперебой кричать что-то несуразное: мол, живу не отпустят, если паны не откупятся, что ныне масленица, а вино дорого, без вина же какая масленица?!
— Что вы хотите? — вскричал пан Мясковский. — Вы не имеете права нас задерживать! Мы королевские послы и гости гетмана.
— Денег они хотят, — спокойно сказал Адам Кисель и полез за кошельком.
— Что вы делаете? — сделал страшные глаза пан Мясковский. — Они же отнимут.
Адам Кисель высыпал на ладонь несколько талеров и, глядя на мужика, который показался ему заводилой, спросил:
— Сколько берете за голову?
— Да-к?! — мужик поглядел на своих. — По сколько?
— За панские по полсотни! — уверенно сказали мужики.
— А казака?
— Казака за десять талеров отпустим.
— Побойтесь Бога! — вскричал Адам Кисель. — По полсотни? По двадцати будет хорошо.
— Выходит, пан воевода, ты себя оценяешь дешевле замореной кобылы! — захохотал мужик и протянул лапу под панский нос. — Давай, сколько просим.
Адам Кисель отсчитал сотню талеров.
— Казак пусть в придачу идет.
— Не обижайте своего человека! — насупился мужичий атаман. — За себя по полсотни не жалеете добрым людям подарить! Что же, казак для вас пустое место? Оттого и побили мы вас и еще бить будем, что вам на простого человека начхать.
Адам Кисель отсчитал за казака десять талеров.
— А что же за возницу не просите? — спросил с вызовом.
— А потому не просим, — сказал заводила, — что он нашей кости человек. Подневольный. Забитый. Вот одумается, как мы, даст тебе промеж глаз, тогда и узнаешь, какова ему цена!