Однако предосторожность была не лишняя, если учесть, что в обществе живы еще предрассудки в отношении любого массажа. Многие люди считают, что массажные процедуры доставляют непозволительное удовольствие пациенту и оператору. Какое глубокое непонимание! И вообще, кто сказал, что целебное и полезное непременно должно быть болезненным или горьким? Как бы то ни было, но сотрудники Проектной организации если и пользовались услугами массажистов (а надо думать, пользовались), то, разумеется, не из своей среды.
Хорошо, что никто из среды Тимошиных сослуживцев не проживал от него поблизости. Может быть, это не говорило в пользу микрорайона, но как массажисту Тимоше давало свободу рук. Женщин изо всех сред общества схожи строением тела; все они иногда испытывают ломоты и нуждаются в укрепляющих процедурах. Что из того, что Тимошины посетительницы читали только журнальчики со столика салона «Локон». Во время сеансов Тимоша руками чувствовал их первобытную женскую плоть, а они ощущали его первобытную магию рук. И при чем же тут, спрашивается, круг чтения? Конечно, порой случалось, что отзывчивость женской плоти переходила в зов, а Тимошина плоть на зов этот откликалась. Это было вполне естественно и лишь доказывало пользу от его сеансов. Посетительницы забывали о своих ломотах; они покидали Тимошу омолодившимися и обновленными.
Некоторые подробности массажной практики Тимоша благоразумно скрывал от своих родителей, с которыми делил жилплощадь. Но он не мог запретить им тревожиться и фантазировать по поводу посетительниц. Впрочем, во время сеансов родители, как правило, сидели тихо у себя в комнате.
Когда благодарные посетительницы покидали Тимошу после сеанса, их путь пролегал коридорчиком и дальше налево в прихожую, куда выходили еще три двери. В одной из дверей непременно показывалась лысоватая голова. Это был папа, и с ним воспитанные посетительницы тоже заодно прощались. Папина голова отвечала киванием – сдержанным, но достаточно вежливым. Однако как только за посетительницей закрывалась дверь, сдержанность оставляла папу.
– Эти хождения по вечерам! – восклицал он. – Когда же они прекратятся?
Дверь, где была его голова, открывалась шире – рядом с папой возникала мама. Она поясняла папино возмущение:
– Дорогой, мы просто не знаем, что думать… Эта женщина наверняка замужем.
– Вы опять за свое! – огрызался Тимоша. – Ваше ханжество нестерпимо! Если хотите знать, я просто даю сеансы.
Подобные сцены периодически повторялись и были привычны для их участников. Оскорбленный беспочвенными, по его словам, подозрениями, Тимоша скрывался у себя в комнате, а родители продолжали делиться друг с другом невеселыми соображениями.
– Эти женщины явно не его уровня, – уверенно предполагал папа.
– Ты совершенно прав, – соглашалась мама. – И должно быть, не нашего круга.
– Когда он только остепенится…
– Ох, и не знаю… Должно быть, не скоро дождемся мы законных внуков.
Этот обмен замечаниями показывал, что ни в какие «просто сеансы» папа с мамой не верили. Кроме того, проявлялась сложность родительского запроса. Папе с мамой, конечно, хотелось внуков, потому что кто их не хочет, однако не от кого попало. Эта требовательность означала, что покамест родителей не припекло. Под конец разговора папа уже сидел под торшером и листал газету, а мама целилась в телевизор пультиком.
Для родителей, как и для всех неравнодушных людей, личное отступало, когда подходил ежевечерний час новостей. Час волнительной геополитики, пропагандистских клише, поразительных разоблачений и беспощадной биржевой статистики. В мире происходили события, которые тоже нуждались в папином с мамой анализе, обсуждении и оценке.
Но когда жизнерадостный телесиноптик выдавал завершающую свою порцию лжи, когда прочитанная газета становилась мусором, – тогда к родителям возвращалось «личное». Оно во плоти появлялось в комнате – большое, немногословное, немного хмурое.
– Ну что, вы уже свободны?
Тимоша в душе иронически относился к политизированности родителей. Но кое-какое общее увлечение каждый вечер соединяло семью.
– Разумеется, зачем ты спрашиваешь!
Папа с мамой перебирались в Тимошину комнату. Невольно принюхиваясь, они усаживались на его диване. Комната еще хранила запах египетских умащений. Напротив дивана светился огромный экран телевизора. Но это уже был другой телевизор и другое вечернее время; всё актуальное и злободневное улетучивалось из сознания. Наступала пора всей семьей погрузиться в артхаусный нудный вымысел. Этому времени суток замечательно подходил, например, скандинавский кинематоргаф. Всем троим своим зрителям он разгружал в преддверии ночи души.