— Куда?..
— На фронт, — ответил Василий Васильевич.
— Гришу-то зачем? — побледнела Пелагея Егоровна.
Василий Васильевич, обняв её, промолчал, а она его больше не стала расспрашивать. Когда Гриша с отцом ушли на завод, она долго сидела у остывшего самовара и в который раз перемывала и перетирала чашки. Потом достала чистое бельё и стала пришивать к рубахам пуговки, больно исколов пальцы.
— Куда я напёрсток подевала? — спрашивала она себя, утирая слёзы.
Фроська тоже притихла: сходила за водой, подмела в доме и убежала на улицу. Только когда увидела отца и брата, прибежала обратно.
— Гришка и папаня идут! — крикнула она с порога.
Пелагея Егоровна поднялась и, оглядев всех троих, спросила:
— Обедать будем?
Стуча ложками, Фрося накрыла на стол.
— Ты, Поля, подавайся в деревню к старикам. Там прокормишься, а станет полегче, вернёшься домой, — советовал Василий Васильевич жене.
— С мальчишкой-то что делать? — спросила Пелагея Егоровна. — С двумя-то как доберусь?
— Мальчишку, конечно, надо бы к делу приставить, всю-то жизнь не прокувыркается! Да когда теперь? Вот вернусь…
Тимошки дома не было, он прибежал уже тогда, когда отец и сын стояли перед Пелагеей Егоровной совсем собранные.
— Провожать не ходи, — приказывал Василий Васильевич жене. — Не совладаешь с собой, заплачешь…
Василий Васильевич то надевал, то снимал шапку.
— Присядем, — сказала Пелагея Егоровна.
Все сели.
— А ты чего? И ты садись, — сказал Гриша Тимошке.
Первой поднялась Пелагея Егоровна.
— Не на гулянку собрались, — сказала она. — Ты, Вася, не серчай, я вас благословлю, — Пелагея Егоровна перекрестила сына и, не сдерживая слёз, крепко обняла мужа.
— Ну что ты, что ты, — повторял Василий Васильевич. — Не все… и живые ворочаются!..
Василий Васильевич поцеловал жену и дочь и сказал Тимошке:
— Ты тут, артист, не озоруй. Слушайся Пелагею Егоровну.
Тимошка вместе с другими мальчишками провожал рабочий полк, который построился перед заводом.
Василий Васильевич стоял в строю рядом с сыном. Он стоял задумавшись, опустив винтовку к ноге, и слушал речь, которую говорил командир в офицерской шинели, без погон. Потом по команде «смирно» все вскинули ружья на плечо — и пошли.
Тимошке с забора было хорошо видно, как ряд за рядом шли молодые и бородатые, кто в шинели, а кто в пальто, которые раньше надевали только по праздникам, и в куртках, в каких ходили на работу. В сапогах и штиблетах — кто в чём. А в одном ряду Тимошка приметил женщину. Она тоже шла с винтовкой, а на голове у неё была красная косынка. Когда миновал последний ряд, мальчишки спрыгнули с забора и побежали за рабочими. Уже на повороте улицы мальчишеский строй шагал в ногу с полком:
— Раз-два, раз-два!
— По домам, сыны пролетариев! — крикнул командир.
Но мальчишки продолжали шагать.
— Я кому говорю? По домам!
Мальчишки не дрогнули.
— Теперь не отстанут, — сказал кто-то в заднем ряду и затянул песню:
Тимошке песня была незнакома, но он сразу понял мотив и подтягивал всё увереннее:
Командир, оглянувшись, только махнул рукой. Ну, что с ним поделаешь, вот с таким черноглазым!
А Тимошка, размахивая руками, пел звонче всех.
Когда песня кончилась, командир его похвалил:
— Молодец! Знаешь «Марсельезу».
— Чего? — не понял Тимофей.
— «Марсельезу» хорошо поёшь!
Вместе с рабочим полком Тимошка дошагал до вокзальной площади. Увидев его, Василий Васильевич удивился:
— Ты зачем здесь?
— Может, воевать поедешь? — спросил Гришка и стал уговаривать: — Беги, Тимофей, домой, быстрей беги, а то мать ночевать не пустит!
— Пустит, — заступился за Тимошку Василий Васильевич. — Не пугай! Зачем пугать?
Василий Васильевич положил руку Тимошке на плечо. Скупая ласка, а Тимошке хорошо. И он доверчиво поглядел на хозяина.
— Ничего, — сказал Василий Васильевич. — Ты теперь в доме за мужика остаёшься. Подсобляй Пелагее Егоровне. А я вернусь — со мной на завод пойдёшь. Пойдёшь?
— Пойду, — ответил Тимофей.
Тяжёлая рука ещё лежала на его плече. И Тимошка прижался к Василию Васильевичу.