— Вот вам «летучий мышь», — сказал он и снова исчез.
Присев на корточки, девушка прикрутила фитиль.
При свете фонаря Тимошка смог её разглядеть. В драповом узком пальтишке, в косыночке, в больших подшитых валенках девушка по-хозяйски прошлась по вагону. Подняв фонарь, она, наверное, хотела посветить на нары, но в это время в вагоне появился Никуленко. Громыхнув пустым железным бачком, он снова спрыгнул обратно в темень.
— Никуленко, а вода? — крикнула ему вслед девушка, повернув в бачке сухой кран.
Где-то вдали чертыхнулся Никуленко. Через некоторое время он появился с ведром, над которым поднимался пар.
— Кипяток! — обрадовалась девушка. Она протянула над паром распухшие руки. — Вы чудесный, товарищ Никуленко! Вы просто волшебник!
— Не надо на меня тявкать, Лидочка, — сказал Никуленко. — Когда на меня не тявкают, я могу достать всё!
— Я не тявкаю, я даю вам распоряжения!
Лидочка снова стала строгой, и Никуленко исчез.
Погрузка продолжалась.
— Торопись! Торопись! — выкрикивал кто-то на платформе.
Раздался гудок отдохнувшего паровоза, и, оттолкнувшись колёсами, поезд покатил дальше. И уже на ходу в вагон взобрался Никуленко.
Размахивая руками, он продолжал кого-то доругивать:
— Расстрелять мало саботажников! По списку значится одно, получай другое. Мало расстрелять — вешать надо!
Испуганный Тимошка шевельнулся.
— Ой! — вскрикнула Лидочка. — Товарищ Никуленко, там кто-то есть! — И она посветила на нары.
— А ну слазь! — рявкнул Никуленко.
— Кто там? — спросила Лидочка.
— Да гимназист! Теперь в каждом поезде гимназисты. И все тикают на фронт!
Никуленко, наверное, вышвырнул бы Тимошку из вагона, если бы поезд остановился. Но поезд шёл без остановок. Да и куда на ночь глядя вышвырнешь мальчишку, который, видно, не от добра забрался в пустой вагон?
— Откуда ты здесь? — допрашивал Никуленко Тимофея.
— Подождите, товарищ Никуленко. Он сейчас мне всё расскажет.
Лидочка села рядом с Тимошкой и спросила, поглядев на его новый костюм:
— Твоя мама, наверное, плачет. Тебе её жалко?
Тимошка смотрел на Лидочку, удивляясь: «Кто плачет?»
Выслушав сбивчивый Тимошкин рассказ, Лидочка растерялась.
А Никуленко молчал. Он поверил Тимошке. Гимназист так не соврёт. А этот, наверное, хлебнул горя.
— Пусть остаётся, — решила Лидочка. — Вы согласны, товарищ Никуленко? Только смотри, без спросу ничего здесь не трогай, — сказала она Тимошке.
Лидочка похлопотала за Тимошку. Он остался в вагоне на полных правах и даже был зачислен на довольствие.
Комиссар поезда, заглядывая в вагон, справлялся:
— Как Тимофей?
Лидочка не жаловалась. Обряженный в солдатскую телогрейку, Тимошка ей помогал. На одной из станций Никуленко раздобыл матрасы. Они вместе с Тимошкой набили их промёрзшей соломой.
— Старайся, гимназист! Старайся! — хвалил Тимошку Никуленко и поручал ему тереть кирпичом вёдра, вязать веники.
Через несколько дней, уже поздно вечером, когда в вагоне был наведён полный порядок, Тимошка, устроившись на нарах, задумался и запел. Сначала тихо, потом громче.
— Пой, пой, — сказала Лидочка.
Осмелев, Тимошка спел про «Чайку», про «Разбитое сердце» и новую песню, которую он выучил в санитарном поезде:
— Слухай, Тимохвей, — сказал Никуленко. — Вот кончим воевать, поедешь со мной домой. Я тебе срежу из лозы свистульку, якой ни у кого нету…
И вдруг Никуленко запел. Запел мягко, ласково:
— У вас есть слух! — удивилась Лидочка.
— Який слух? — рявкнул Никуленко и насупился.
— Вы не обижайтесь, — сказала Лидочка. — У меня, к сожалению, слуха нет никакого абсолютно.
Санитарный поезд задерживали на узловых станциях, перегоняли с одного пути на другой.
— Нема порядка! — терзался Никуленко.
— Наш поезд — особого назначения. Мы едем к фронту, — объясняла Лидочка.
— «Едем»! Слепой коняга шибче шлёпает!
Никуленко клял саботажников. И, наверное, был прав.
Наконец, будто вырвавшись из невидимых тенёт, поезд пошёл без остановок.
Фронт
