На следующий день войска продвинулись на 30 миль. Вечером далёкое зарево указывало место погибшего города.
Наступление войска в двести тысяч всадников шло широкой полосой в восемьдесят миль.
Вечером азийцы повернули на север к Маджару, куда бросилась часть войск кипчаков и Тохтамыш. Впоследствии в Каффе мне передавал крымский татарин, бывший в свите побеждённого хана, что Тохтамыш прискакал с поля битвы на Тереке с несколькими мурзами, вбежал во дворец прямо в опочивальню, бросился на кровать и уткнул лицо в подушки. Пролежав так минут десять, он вскочил и велел вьючить свои сокровища и отправлять их на север в Сарай. Две его любимые жены были посажены на быстрых, как ветер, иноходцев и отправлены в степь. Потери кипчаков татарин считал в 80 тысяч.
Я понял, что влекло азийцев на Северный Кавказ. Громадная добыча после битвы на Тереке в лагере татар досталась победителям. Лучшая её часть была немедленно же отправлена караванами под надёжным конвоем в Самарканд. Тыл у азийцев был организован хорошо: в завоёванных областях сидели с отрядами губернаторы, старавшиеся управлять краем с помощью местных дворян, оставшихся в живых после прохода азийских войск. Сношения с губернаторами и, наконец, со столицей азийцев, с Самаркандом, поддерживались государственной почтой; частным лицам, купцам запрещено было ею пользоваться; она служила для пересылки указов хана, донесений ему, для путешествия послов и чиновников и для других государственных целей; содержание почты возлагалось на жителей тех мест, где устраивались почтовые станции, или по-турецки «ямы»[91]; за это они освобождались от других податей и повинностей.
Азийцев ожидала очень большая добыча в самом богатом городе Северного Предкавказья в Маджаре.
Тимур считал, что один из самых верных военных приёмов — это преследование разбитого противника по пятам: уже через два дня авангард был под стенами Маджара. Но город был почти пуст.
ВЗЯТИЕ МАДЖАРА
Главные силы быстро подходили к Маджару, но там уже успел основательно похозяйничать двадцатитысячный авангард: над городом стояло облако дыма от многочисленных пожаров. Этот громадный город растянулся и длину на 15 миль по реке Куме, вытекающей из страны кабертаев и впадающей в море Гирканское[92]. Чтобы объехать город, надо было, по словам одного маджарского старика, употребить день и ночь. Нас поражало обилие караван-сараев и обширных при них торговых складов. Я зашёл в один из них. Ворота были разбиты, всюду видны были следы разгрома и даже попытки поджога; это был склад шерстяных восточных тканей и ковров; один я выбрал для себя. По словам моего приятеля эмира, это был тебризский[93] ковёр. Он был недавно в «Тебризе» губернатором и отправил в Самарканд сотню таких ковров: кроме того, Тимуру передал всю выработку местных ковровых фабрик, сотканных в течение года, — около тысячи ковров. «Наши самаркандские хороши», прибавил он, «но мелкий персидский узор лучше нашего. У вас, у ференков, умеют делать ковры?»
Я ответил, что наши венецианские и генуэзские ковры ещё лучше этих.
— Зачем же ты берёшь этот, если ваши лучше?
По той же причине, по какой и ты взял себе персидские ковры.
Эмир усмехнулся ответу.
Джовани пожадничал и взял четыре, но они были так тяжелы, что два из них он по дороге бросил.
Отдохнув, мы сели на коней и с группой воинов поехали осматривать город. Пожары, по приказу Тимура, были потушены, но грабёж был разрешён в течение трёх дней. Что делалось на площадях перед караван-сараями, трудно поддаётся описанию. Издали — это была корзина шевелящихся разноцветных лоскутков, вблизи — шумевшее море людей с кипами и тюками разнообразнейших тканей и ковров вперемежку с сосудами, сёдлами, стеклянной посудой, женскими украшениями; у большинства на головах были вышитые шелками тюбетейки; некоторые воины надевали по нескольку халатов. Воинов авангарда можно было различить по золотым и серебряным цепочкам, по саблям и кинжалам с роскошными рукоятками. В толпе кое-где стояли группы дежурных верховых патрулей на случай драк, покушений на убийство или поджог. В одном из кварталов мы натолкнулись на роскошное здание: вся его передняя стена имела громадный арабского стиля портал и была сплошь орнаментирована покрытыми глазурью узорными кирпичами. Мы въехали внутрь. Это была великолепная баня с фонтанами, бассейном, с многими отделениями, с мраморными сидениями. Надпись над входом гласила, что баня выстроена ханом Узбеком в 1292 году. Все мы воздали хвалу вкусу архитектора, выстроившего баню, и с наслаждением выкупались в прохладной воде: баня несколько дней не топилась.