Так и доехали до Валдая. Машина быстро проскочила по заснеженным улочкам, обогнула замерзшее Валдайское озеро с мрачноватым монастырем посередине и углубилась в хвойный лесок. Вскоре ее остановили, и водитель бесцеремонно толкнул в плечо военинженера:
— Прибывши!
Тот еле-еле разлепил отечные глаза.
— Угу… Значит, так — ожидай здесь. — Выйдя, показал вооруженному автоматом бойцу какую-то бумагу и махнул ею: — Пойдемте, лейтенант! — Пройдя несколько шагов, неожиданно сказал: — Я вам помогу в большем, чем дозвониться до Крестец. Я ведь специально приехал к Тимофею Федоровичу — его резолюция нужна. Вот и попрошу его ускорить ваше дело.
— А кто такой Тимофей Федорович?
— Командующий авиацией фронта. — И заметил наставительно: — Свое начальство надо знать: генерал-лейтенант Куцевалов.
— Нет, нет! Зачем же командующего отвлекать таким пустячным делом, — не согласился Тимур. — Разговор по телефону со штабом сто шестьдесят первого полка — и все.
Военинженер похлопал набрякшими веками, пристально всмотрелся в юное лицо летчика и как-то неопределенно хмыкнул:
— Угу… Ну что ж, пойдемте.
Перед домиком дачного типа, окруженным нарядными, в белой парче снега, соснами, свободно миновали еще одну преграду — часового у входа. Тимуру пришлось только задержаться в комнатке с окошечком коменданта. Оставляя Тимура одного, военинженер сказал участливо:
— Поскучайте самую малость, я в два счета управлюсь, — и скрылся за дверью.
Входили и выходили военные, большей частью старшие командиры и генералы. Тимур не успевал козырять, а те, озабоченные и поглощенные своими мыслями, почти не замечали его — кто кивал в ответ, кто едва доносил руку к воротнику шинели или бекеши, а большинство просто проходили мимо.
«Командующий Куцевалов… — вспомнил Тимур. — На Каче Куцевалова нам называли в числе прославленных качинцев. Не тот ли?»
— Все в ажуре! — выглянул военинженер, свертывая бумагу. — Проходите, сейчас все устроим.
— Скажите, генерал Куцевалов — Герой Советского Союза?
— И притом довоенный! — многозначительно подчеркнул военинженер.
— Значит, он.
— Он, он! — откликнулся военинженер, хотя и не знал, что имел в виду Тимур.
Сразу же за дверью моложавый подполковник непререкаемо бросил постовому бойцу:
— Пропустить! — и скрылся в своем кабинете.
Тимур пошел следом за военинженером, и они почти сразу же оказались в комнатке с батареей полевых телефонов. Телефонист монотонно диктовал в трубку какое-то распоряжение.
— Сюда, пожалуйста.
Прошли в следующую комнатку. Перед настенной картой стоял немолодой уже летчик в меховом шлеме, реглане и унтах. На шумок шагов он полуобернулся и, всматриваясь в Тимура, казалось, с трудом разогнул рот:
— Так это вы из полка Московца совершили вынужденную посадку в Выползово?
Тимур, озадаченно глянув на присмиревшего военинженера, ответил:
— Так точно, товарищ… — Звания немолодого летчика нельзя было определить, и он запнулся.
— Можете продолжать так:…генерал, — усмехнулся летчик одними глазами, впрочем довольно холодноватыми и немигающе пристальными. — Что же случилось?
Тимур доложил, объяснив попутно:
— Приехал, чтобы дозвониться до своих: нужен новый мотор… — И тут словно кто потянул его за язык: — ВК-105.
— ВК-105 без моего разрешения не выдадут, — отрезал генерал. — При посадке ничего не подломили?
Сгорая от стыда и уже догадываясь, с кем говорит, Тимур с усилием вымолвил:
— Сел нормально, товарищ генерал.
— Можете возвращаться к своему «яку». Ждите к утру мотор.
— Слушаюсь, товарищ генерал! — И вдруг сорвалось: — Разрешите спросить: вы — генерал Куцевалов? О вас нам в летной школе рассказывали.
— Качинец? — И в глазах, только что поблескивавших льдинками, вспыхнули теплые, озорные искорки. — То-то вижу, не растерялся. Молодец… А меня, значит, помнят?
— Хорошо помнят, товарищ генерал.
— Ну-ну… И я хорошо помню нашу Качу.
Заглянул телефонист:
— Товарищ командующий, телефонограмма передана.
— Добро. — И к военинженеру: — Ко мне больше ничего нет?
— Ваша резолюция разрешила все вопросы, Тимофей Федорович.
— Бывайте! — И генерал быстро вышел.
Возвращаясь к машине, военинженер добродушно щурил отечные глаза.
— Вот видите, все просто.
— Но меня это не совсем радует. Вы, конечно, назвали мою фамилию и…
— Совсем нет! Не успел я рта открыть: со мной-де летчик, севший на вынужденную, как он сам сказал: «Знаю — это сын Фрунзе». — Уже сидя в машине и махнув пухлой рукой с короткими пальцами: «Трогай», военинженер — на этот раз он не собирался дремать — продолжал расхваливать своего командующего: — Это ж, имейте в виду, Куцевалов! Бывает суров. А как же на войне? Иначе невозможно. Он всегда в курсе — непрерывная информация, везде успевает. Между прочим, его КП в Крестцах, так что ваше начальство сегодня же получит указание.
Проезжая по трактовой, с частыми выбоинами, улице, Тимур обреченно слушал выспавшегося соседа, рассматривал мелькавшие домики старинного русского города и редких прохожих. На одной из выбоин «зис» забуксовал, и водитель сочно выругался:
— …лысая резина! Сколько раз просил заменить, а теперь чикайся! — и полез из кабины.
— Результат бомбежки… и скверно засыпали, — сокрушенно вздохнул военинженер, имея в виду выбоину, и не сдвинулся с места.
Тимур же вышел и вместе с водителем начал подтаскивать под задние колеса охапки смятых, изувеченных хвойных лап, валявшихся здесь же, рядом с выбоиной. Надрывно взвывая, отплевываясь комьями снега с зелеными иглами сосны, машина тщилась вырваться из плена.
Тут-то и произошла удивительная встреча.
По тротуару шел военный, на шинельных артиллерийских петлицах — шпала.
«Ну конечно же это он — Цыганов! Не зря ведь кто-то сказал: мир тесен…» И окликнул:
— Константин Иванович!
Военный остановился, на мгновение вопросительно изломал широкие брови, и тут же его неунывающая ямочка на подбородке, точно такая же, как у начштаба эскадрильи Захаренкова, просияла:
— Кого вижу?! Тимур!
Шагнули друг к другу, обнялись.
— Какой же ты стал, Тимур, великолепный! Летчик!
— Летчик-истребитель.
— Значит, мечта сбылась?
— Мечта, Константин Иванович, не сбывается, если она не делается. Я все время делал свою мечту.
— Вижу. Ты ее хорошо сделал, — сказал Цыганов, продолжая прямо-таки любоваться Тимуром. — И где ты, в Валдае?
— Служил под Москвой, теперь в Крестцах буду.
— Знаю такую горячую точку на нашей земле. Ну а вообще как ты?
Тимур согнал улыбку с лица, задумался, повторив:
— Вообще… Вообще, Константин Иванович, трудновато только стало в одном: люди ко мне как-то не совсем естественно в последнее время относятся. Узнáют, чей я сын, — и все. Отношение меняется. Я бы даже так сказал: оберегают, что ли. Мешает мне все это. И нехорошо.
— Ничего нехорошего в том я не вижу. Пойми, Тимур, такое отношение к тебе наших людей естественно. Хочешь ты того или нет, а каждый, глядя на тебя, невольно воскрешает в своей памяти образ твоего отца. Для них ты не просто Тимур, а Тимур — сын Фрунзе. Потому и тех, кто тебя оберегает, как ты говоришь, тоже можно понять. Вполне естественно. Такова душа нашего народа.
— Эгей, лейтенант! — донеслось издали. — Закругляйся!
Кричал шофер. «Зис» уже урчал поодаль, прижавшись к тротуару.
— Надо спешить мне, Константин Иванович. Ждут.
— Очень рад, что тебя увидел вот таким — большим, сильным! — Цыганов двумя руками сжал широкую кисть Тимура. — Будь здоров, и подвигов тебе, мой комсомолец!
— Благодарю, Константин Иванович… — И все еще не отнимая руки, спросил вдруг: — А вы из наших «спецов» никого не встречали?
— Как же! Совсем недавно Гербина встретил. Он тоже здесь, на Северо-Западном. Командует огневым взводом!