— Да?! Левка на Северо-Западном?
— И совсем близко от Крестец. Между прочим, тебя вспоминали, — сказал Цыганов и согнал с лица улыбку. — Обмолвился он тогда одной печальной вестью.
— Что такое? — насторожился Тимур.
— Двое из спецшколы погибли. Одного с вами выпуска.
— Кто?! — вскрикнул Тимур.
— Малинин и Раскатов. — Тимур побледнел, а Цыганов еще крепче стиснул ему руку и жестким голосом заключил: — Война, Тимур, жестокая штука. И беспощадная. Будем помнить, Тимур, об этом и мстить врагу за все. За все!
— Только так, Константин Иванович.
А со стороны опять нетерпеливый голос:
— Лейтенант!
Тимур махнул рукой и быстро пошел.
Встреча с бывшим комсоргом спецшколы и недобрая весть взволновали. Уже отъехав, Тимур упрекнул себя: «Нехорошо как-то получилось — даже не спросил, кем же он, Константин Иванович, тут, в Валдае. Или заездом, как я?.. А «спецы»-то наши, старшина и милый молчун, погибли…» И всю дорогу до Выползово он вспоминал о школьных товарищах. Особенно ясно в памяти проявился тот последний день, когда они расставались после вручения им аттестатов. Молчаливый Раскатов сказал тогда: «Вот и все», а Малинин возразил: «Нет, не все!» И по старшинской привычке скомандовал: «Артиллеристы, ко мне, остальные — на месте!» На месте остались Олег Баранцевич и он, Тимур. И это к ним двоим обратился Малинин с взволнованным напутствием: «Артиллерия любит вас, но и вы любите ее. Грянет бой — чтоб ни одной черной птички не пропустили!» И вырвалось невольно, как стон:
— Пропустили-таки!
— Кого? — осоловело уставился на него военинженер: он было опять задремал, но возглас Тимура потревожил его.
— Скорее бы в часть и — в бой! — ожесточенно вымолвил Тимур.
Военинженер понимающе кивнул и прикрыл веки.
Вернулись на аэродром поздно вечером. Мороз прояснил небо, и звездная россыпь яростно изливала холодный кристаллический свет.
Тимур прошел к своему истребителю.
— Стой! — раздался внезапный окрик. — Кто идет?
— Летчик с «яка», — глухо откликнулся Тимур.
— А… товарищ лейтенант! Приехали? — Он узнал голос механика Петрухи. Тот вышел из темноты в тулупе до пят, с винтовкой в обнимку. Пояснил: — Патрулирую. А как… с мотором, выгорело?
Тимура еще угнетала весть о гибели Малинина и Раскатова. Говорить не хотелось. Прошел было дальше, но все же запоздало ответил:
— Насчет мотора спрашиваешь? Понимаешь, сболтнул-таки про ВК-105. И знаешь кому? Куцевалову. Оказывается, эти моторы — НЗ. Нехорошо получилось.
— Наоборот, полный порядок! Раз Куцевалову сказали — дело верное. Ну, я пополз пугать потемки.
Неуклюжая, как копенка соломы, фигура его и в самом деле не пошла, а поползла, скрываясь в темноте.
«Як» был заботливо укутан ватными чехлами. «Побеспокоились… Спасибо Петровичу и Петрухе — наверняка они. А может, и прав Цыганов — все вполне естественно. Как он сказал?.. Такова душа нашего народа…»
Тимур вдохнул полной грудью липнувший в носу морозный воздух, запрокинул голову и задержал взгляд на созвездии Волосы Вероники. Заветные две звездочки, окруженные слабой метелью северного полюса Галактики, сегодня блистали довольно ярко. Было такое впечатление, что они, помаргивая, пристально вглядываются и отыскивают на земле кого-то.
«Я тут, Вера! — чуть не крикнул Тимур. А потом начал спокойно думать, обращаясь к ней: — Слыхала весть о гибели моих товарищей и напутствие Константина Ивановича? Малинина и Раскатова уже нет в живых, а мне, живому, мой первый комсорг подвигов пожелал… А я думаю так: на войне о подвигах не помышляют. На войне нам надо воевать и побеждать. Бить врага за себя и за павших. Только так, Вера. Иначе нам сейчас нельзя».
Утром приехала крытая полуторка: лейтенант Захаренков за старшего, а с ним весь техэкипаж недолетевшего до Крестец «яка».
— Аварийная команда, и бою! — полушутя-полусерьезно скомандовал Захаренков продрогшим в кузове механикам.
Менков волновался больше всех. Когда же осмотрел двигатель, облегченно вздохнул:
— Производственный дефект. А я уж измаялся: неужто, думаю, прошляпил?
Замена двигателя, да еще в январскую стужу, — дело тяжелое, хлопотное. Стаскивая с полуторки треногу с блоком. Аверченко и Менков, бодрясь, покрякивали:
— Теперь двигатель поставим классный!
Захаренков, уходя в диспетчерскую, тоже оптимистически заметил:
— И верно, без волокиты дефицитный мотор получили. Мне такое новое начальство по душе.
Слушая их, Тимур помалкивал и заклинал себя: «Никогда… ни при каких условиях… ни при каких обстоятельствах… даже намеком ты не должен давать повода хотя бы на малую привилегию. Только как все!»
Меняли двигатель два дня, почти без перерыва. Тимур не отходил от самолета и наравне со всеми участвовал в изнурительной работе. Сержантам были по душе сноровка и трудолюбие командира, а Менков даже шутливо похвалил:
— А у тебя, лейтенант, ладно и толково получается!
Тимур, вытирая паклей запачканные тавотом руки, не без гордости ответил:
— Еще в летной школе любил с моторами возиться.
— А ты переходи в технари, без работы не оставим! — И засмеялся с добродушной подковырочкой: — Только вот ключи холодные.
— Работой меня, Дима, не запугать, а холода не боюсь… Только моя работа там! — И Тимур махнул в морозную синь неба.
Во второй половине следующего дня Тимур и Захаренков пошли за разрешением на облет. Получив команду опробовать новый мотор в воздухе, Тимур полузагадочно сказал начальнику штаба эскадрильи:
— Качну крыльями, — значит, все в порядке и…
— Что «и»?
— … и не беспокойтесь. А то как-то складывается: я доставляю всем много хлопот. Вот вы приехали, оторвал вас от дела.
— Не я, так другой бы приехал: на машине должен быть старшим средний командир.
— Одним словом, не беспокойтесь.
Взлетев, Тимур прочертил по безоблачному небу несколько кругов, пролетел бреющим над своими помощниками и диспетчерской, помахал крыльями и взял курс на Крестцы.
Захаренков покосился на дежурного. Тот, следя за быстро удаляющимся в западном направлении истребителем, укоризненно покачал головой:
— Непорядок… Я ж дал разрешение только на облет.
— Почему непорядок? — возразил Захаренков. — Двигатель работает отлично, а летчик спешит в свою часть.
— Двигатель-то работает отлично, а вот я, выходит, погано: надо бы не отдавать полетный лист.
Точка превратилась в точечку и вскоре совсем исчезла. Захаренков сказал:
— Понимаю его. Ведь вы бы после облета не разрешили ему сегодня лететь в Крестцы — кончается светлое время!
— С утра бы полетел.
Захаренков тронул двумя пальцами висок под срезом цигейковой шапки:
— С утра у нас другие задачи.
Погрузив в полуторку испорченный двигатель, аварийная команда тут же покинула аэродром.
Самолет над поселком Крестцы появился с восточной стороны. Он облетел его по кривой, прочерчивая незримый след по линии мертвой, ледяной реки, опушки леса, пересек дорогу на Старую Руссу и, круто свернув, вышел на довольно обширную площадку, значительно приподнятую над поселком, — полевой аэродром.
Уже смеркалось, но, увидев виражирующий Як-1, дежурный по полетам приказал выложить посадочный знак, и вскоре истребитель сел. Дежурным оказался старший лейтенант Усенко. В этот день он не поднимался в воздух и по случаю дежурства по полетам был чисто выбрит. Узнав Тимура, Усенко обрадовался и сразу же по секрету выложил:
— Батя жутко переживал твою вынужденную. Успокоился тогда лишь, когда прилетел Иван и рассказал, что ты в полуслепом полете уверенно сел на расчищенный пятачок незнакомого аэродрома. И я отмечу: классно летаешь — сумерки, а посадил свой «як» что надо, на три точки!
Тяготясь и все же радуясь похвале этого, казалось, никогда не унывающего летчика, Тимур поспешил перевести разговор и стал расспрашивать, далеко ли до штаба и в какой землянке расположился Иван Шутов.