Ушел, оставив всем нам ужасное осознание непоправимости происшедшего, а Тине, помимо всего прочего, покой и прохладную умиротворенность вдовьей доли. Странно, но всё будто встало на свои места… Я, наверное, жестко выражаюсь, но то был уже не первый момент моей надорванной веры в человеческие силы и возможности. Я сама то Всевышнего приплетать стала, несмотря на атеистическое воспитание, то мистику… Слишком сложен человек, чтобы раскладывать его характер по полочкам. Я про Кирилла. Под завесой тайны прожил он свою странную, непутевую жизнь.
Последние слова Кирилла принадлежали мне. Я была вне себя от его жестокости. Одно дает мне малое успокоение – надежда, что он был в состоянии прострации и не ведал, что бормотал, кого выкликал, прощаясь с жизнью. Конечно, я понимала, что то, что он мне шептал, его уже ни к чему не обязывало… Я не могу поверить, что он говорил это намеренно. Сотворить такое… А говорят, мы себя глубже проявляем, когда нам плохо.
В его последние минуты мы разговаривали только глазами. Жанна, никому не говори про это. Тина не слышала, ее в те минуты не было рядом, она священника вздумала по телефону вызывать, чтобы облегчил уход мужа. Чудачка…
– Это ее право. Может, ей от этого самой стало бы легче и спокойнее, – осторожно заметила Жанна.
– Знаешь, я тогда сразу вспомнила отчима Лены, который, желая напоследок поиздеваться, – она стояла за ширмой, в изголовье его дивана и все слышала – будучи в трезвой памяти не говорил ее матери добрых прощальных слов, а, поглядывая на нее с кривой ехидной усмешечкой, то сладострастно, то умильно вздыхая, вспоминал свою последнюю любовницу. А ведь они прожили вместе пятьдесят семь лет! И Лене не позабыл нагадить, пытаясь заразить раком. Ее трясло, выкручивало, каждая клеточка протестовала, перед глазами все плыло и колыхалось, а тонкие бледные губы отчима растягивала саркастическая, демоническая, счастливая улыбка. До последнего был прямо как… вурдалак, кровопийца. О, черт!..
– Нашла о ком вспомнить… Кирилл не такой! – рассержено зашептала Жанна.
– Прости, прости. Мозги поплыли, – оправдалась Инна.
И словно для пущей убедительности или для того, чтобы отвлечься от мыслей о Лене, она добавила:
– Жизнь, любовь, смерть – это лишь формы случая... Но теперь мне кажется, будто что-то в таком роде и должно было произойти с Кириллом. Судьба одной рукой дает, другой забирает. И никаких поблажек... В этом мое осознание ее всесилия?..
– Перестань! В тебе говорит отчаяние, а в нем нет ничего хорошего.
– Кирилл ушел в другую реальность и свою неуловимую тайну унес с собой.
– В нереальность ушел. Думаю, там ему хорошо.
Но Инна вздохнула:
– Я представить в ту нашу последнюю встречу не могла, что пройдет всего ничего… и мы будем лишены возможности вот так же стоять рядом, пусть даже ссориться… Мне теперь его почему-то не хватает, и это как-то совсем глупо. Он открывался, открывался, я находила в нем что-то новое… Мне никогда уже не узнать, каким он был на самом деле, что роилось в его, возможно, неповторимо талантливой голове. Он мог бы крупно существовать? Но не случилось?
– У Кирилла была душа голубя, жившего в клетке своих слабостей, из которых он не мыслил, как вырваться, – подвела итог разговору Жанна.
– А я Валю вспомнила, ее солнечный характер. В утро ее ухода сначала пунцовым светом взорвались окна микрорайона, потом алым и ярко-оранжевым пожарищем запылали стекла высоток. Весь город ослепительно сиял! Поразительное было зрелище! Разгорался морозный январский день, праздник рождества Христова, – задумчиво произнесла Аня.
*
Лена, пытаясь прийти в себя от печального известия, горестно подумала: «Из многочисленных деталей, наконец, сложилась более или менее понятная картина жизни Кирилла. Рассказ Инны добавил последние недостающие фрагменты и краски. У каждого из нас единственная неповторимая жизнь: счастливая – несчастливая, удачная – неудачная, со всеми вытекающими отсюда последствиями… Еще один преждевременно покинул нас, не справившись со своей судьбой или с собой… Не прислушивался к своему сердцу, не пытался понять, что ему было назначено там, наверху… Неожиданно отлетел его последний листок календаря. И ведь тоже хотел жить правильно… Кто знает, почему так больно отдается в моем сердце судьба каждого ушедшего однокурсника? Будто хоронишь часть своей души. Потому что я невольно примеряю ее на себя? По причине возраста, нездоровья или сочувствия?