В одно воскресное утро фрау Бограцки подглядывала в дырочку в комнату к Вурмам. Вурмы — это родители Зеппа. Но фрау Бограцки никак не могла ничего разглядеть, потому что в эту дырочку с другой стороны подглядывала фрау Вурм. Фрау Бограцки обиделась, что ей ничего не видно, отошла от стенки и сказала своему мужу:
— Заткнули проклятые чехи дырку! Подумаешь, будто мы у них что сглазим!
А фрау Вурм по другую сторону стенки сказала:
— Хотела я поглядеть: никак, поляки опять картошку нечищенную едят? Да ничего не видно. Вот еще новую моду завели — дырку заткнули!
— Пусть едят как хотят, — ответил ей муж. — Вот у нас картошка кончилась, это точно. А если соседи нечищенную картошку едят, так это не у поляков такая мода, а у голода.
Жены переселенцев говорили всё шепотом, а Вурм возьми да и скажи громко, что он думал. Бограцки расслышали только слова «нечищенную картошку» и «поляки». И опять вышел скандал. Переселенцы очень обижаются, когда им говорят нехорошее о тех местах, откуда они приехали. Пока они добирались до Мэрцбаха, чего они только не наслушались! Переселенцы из разных мест друг друга не любят.
В новой школе помещается квартира учителя и зал заседаний общинного совета. В ней два класса. Мы сидим за маленькими столами, на маленьких стульчиках. Сарая для коз тут нет. Но Фриц Кимпель говорит, что фрау Керн сама коза. Второй учитель — его зовут Грюн — живет у бургомистра Кальдауне.
Учитель Керн приехал к нам после войны. В деревне пошли слухи, что он раньше был пекарем. Так оно и было на самом деле. В то время нашему пекарю Нагоре приходилось печь хлеб сразу для четырех деревень. А у него был только один ученик, да к тому же — астма. Правда, люди говорили, что никакой астмы у него нет, просто он толстый такой — вот и задыхается. Как-то фрау Нагора разговорилась в булочной с фрау Керн. Фрау Керн и рассказала ей, что до войны ее муж был пекарем. А фрау Нагора подумала про себя: раз он до войны был пекарем, так он и после войны сумеет хлеб испечь. Она взяла да и спросила у фрау Керн: «Дорогая фрау Керн, не мог бы ваш муж помогать нам немного?»
Фрау Керн сразу сообразила, что в хлебном ящике, который стоит у нее дома на шкафу, хлеба нет и что одним учительством сыт не будешь.
Наш учитель — хороший человек. Скажет ему жена: «Поиграй с малышом, мне в кооператив сбегать надо». И учитель Керн пеленает своего малыша. Если он вместо пеленки берет для этого полотенце, ему потом от жены влетает. После разговора с пекаршей фрау Керн сказала мужу: «А ты бы мог рано утром, до школы, помогать немного пекарю. Сам знаешь, три буханки хлеба всегда сытнее двух». Рано утром и после обеда учитель Керн стал бегать в пекарню. Ночью он готовился к занятиям, в четыре часа утра шел печь хлеб, а в семь снова был в школе. Так как он хорошо завтракал у пекаря, то он и уговаривал себя, что совсем не устал и что зевает лишь оттого, что наглотался мучной пыли. Жена сшила ему из двух носовых платков пекарский колпак. Однажды утром учитель Керн забыл его снять, когда входил в класс. Ой, что тут было!
Ребята рассказали историю с пекарским колпаком у себя дома. Общинный совет не пожелал, чтобы мэрцбахский учитель пек хлеб. Школьному совету это тоже не понравилось. И он вынес учителю Керну порицание. Учитель Керн извинился перед школьным советом и сказал, что его увлекла старая профессия, да и астма пекаря в этом виновата. Но школьный совет только посмеивался в ответ: он-то хорошо знал, что значит лишний кусок хлеба, когда есть хочется. После всей этой истории школьный совет отправил учителя Керна на курсы новых учителей. Там, мол, его отучат бегать к пекарю.
У учителя Керна в садике пять курочек. Фрау Керн ходит батрачить к крестьянам и приносит оттуда корм для кур. Крестьяне любят фрау Керн, как мы любили фрау Клари, когда она нам помогала. Она тоже не разыгрывает из себя городскую барыню, которая только и умеет, что у себя дома кресла просиживать. Фрау Керн ходила к Кимпелям и помогала им до тех пор, пока однажды за свою работу не получила хлеба с лебедой. Хлеб был сырой и весь рассыпался. Фрау Керн отнесла его назад. Старая Берта послала ее к хозяину. Лысый черт извинился перед фрау Керн, даже поклонился ей. Хлеб, мол, предназначался не для фрау Керн, а для мешочников из города, для обмена. Теперь-то фрау Керн узнала, в чем дело. А то, что она узнала, она рассказала в деревне. С тех самых пор фрау Керн и стала для Фрица Кимпеля козой…
У апрельского дня свои причуды. Толстые грозовые тучи заволакивают небо. В классе мы зажигаем свет. Но проходит немного времени, и снова показывается солнышко. Мы гасим свет и открываем окна. Ветер доносит к нам запахи цветущих садов… Кончилась перемена. Запыхавшиеся, мы вбегаем в класс и садимся. Ноги так бы и убежали из-под столиков.
— Урок биологии. Сегодня мы займемся домашней курицей, — заявляет учитель Керн.
А Фриц Кимпель говорит потихоньку:
— Для занятий домашней курицей хороши нож да вилка.
Пуговка слышал, что мне шепнул Фриц, и морщит лоб, чтобы не рассмеяться.
Учитель Керн знает домашнюю курицу всю наизусть: какая она снаружи и какая она внутри. Все его куры походят одна на другую, перышко к перышку. Это итальянские пеструшки. Но учитель Керн их различает. У каждой несушки своя кличка: Пумпель, Гирре, Краке… Учитель Керн знает точно, какая курица у него будет нестись завтра, а какая послезавтра. Он их щупает. Его несушкам не нужны бирки с номерами — у него их не так много, как на нашем дворе. Учитель Керн любит в классе говорить про домашних кур. Я вспоминаю об исчезнувших дома яйцах. И куда это их наш солдат девал? Или он их сам съел?
Учитель Керн рассказывает нам про разные породы кур. Оказывается, есть куры с совсем голыми шеями, есть маленькие куры — их называют карликовыми, а есть и совсем большие. Мне приходит в голову, что я никогда не видел, чтобы наш солдат пил сырые яйца. «Наверно, он их продал», — думаю я.
— Тинко, как называется самая крупная порода домашних кур?
— Фар… фарфоровая порода… — запинаясь, отвечаю я.
— Ты не слушаешь, Тинко. Фарфоровая — это порода карликовых кур. Самая крупная порода кур — брама.
Фриц дергает меня за штанину.
— А у нас самая большая курица — это петух, — шепчет он.
— Они кривые яйца несут, — отвечаю я ему.
— Внимание! — раздается вдруг голос учителя. — Кимпель и Краске заняты очередной глупостью.
Весь класс смотрит на нас. Фриц пригибается.
— Садись, Тинко, — говорит мне с укором учитель.
Как же это я ничего не знаю про домашних кур? Обидно как-то. Я с нетерпением жду, когда учитель Керн спросит, кто еще что-нибудь знает про домашних кур.
Я поднимаю руку. Сейчас я докажу, что учитель Керн не по правилам держит своих кур.
— Щупать кур неприлично. Надо привязать им к крыльям бирки с номерами, чтобы видно было, какая курица сколько снесла яиц. А потом это надо записать в записную книжку.
— Откуда ты это знаешь, Тинко? — спрашивает учитель.
— Так наш солдат делает.
— Ты хочешь сказать: твой отец?
— Да, он.
Стефани тянет вверх руку и щелкает пальчиками. Она, видите ли, тоже что-то знает про домашних кур, и ей приспичило именно сейчас рассказать об этом.
— Стефани, а ты что знаешь про домашних кур? У вас разве есть свои куры?
— Нет, у нас нет своих кур. И вовсе в записную книжку записывают не только для того, чтобы знать, какая курица снесла яйцо.
— А для чего же?
— Через месяц или через несколько месяцев надо подсчитать все яйца. И тогда узнаешь, какая курица самая ноская. От нее-то и выводят цыплят. А когда цыплята вырастут, они будут нести столько же яиц, как их мать.