Вот ведь как по-дурацки все устроено: у меня есть форма, но мне нельзя в Польшу. Маленькому Шурихту можно ехать в Польшу, но у него нет формы. Лучше уж я полежу, поболею, только чтоб маленький Шурихт жив остался и не бегал топиться.
— Пойдем к нам, маленький Шурихт. Я тебе свою форму дам, мне она не нужна.
— А мне твоя не велика будет?
— Тетя Клари ушьет ее, вот она и будет тебе в самый раз.
Маленький Шурихт, как есть, весь мокрый, залепленный ряской, бросается мне на шею:
— Я тебе гостинец привезу… Самый большой гостинец! Ладан и мирру — вот что я тебе привезу!
Вечером у нас в комнате два пионера ходят в полной парадной форме. Стефани примеряет свою новую юбку с помочами, а маленький Шурихт, точно генерал какой, шагает по половицам. Мне тоже есть чем похвастать. К нам заходил Пуговка. Он поручил мне смотреть за всеми остающимися пионерами. Я у пионеров буду замещать сразу и Пуговку и учителя Керна. Уроки, правда, у нас будет проводить учитель Грюн, но за пионеров отвечаю я. В комнате у нас даже книжки на полочке у Стефани прыгают от радости.
Тетя Клари поправляет на Стефани юбочку. То тут, то там она чего-то закалывает. Маленькому Шурихту приказано снять штаны, и он в одних трусиках прыгает вокруг стола. Стефани, размечтавшись, кружится по комнате. Вдруг она подхватывает меня и вертит, как волчок. Вот как танцуют краковяк!
Вытирая лоб платком, в комнату входит наш папа. Он на минутку к Вурмам заходил. Зепп-Чех тоже поедет в Польшу. Его сперва не пускали. Мать его не хотела, чтоб он ехал. А разве сам Вурм не в партии? Он кандидат партии. Но это он только на собраниях, дома он даже не кандидат.
— Вот ведь женщины какие упрямые! — говорит наш папа и вешает шапку на крючок.
— Все разве? — лукаво улыбаясь, спрашивает тетя Клари.
— Ну, почти все… — Наш папа подхватывает тетю Клари на руки и подбрасывает ее. — Вот как мы их, вот как!
Хорошо, что наш папа так здорово умеет все объяснять, а то пришлось бы Зеппу дома сидеть.
Уроки отменили, но ребята все равно пришли в школу. Даже Фриц Кимпель пришел. На школьном дворе писк, визг. Все мы обнимаемся и громко поем. Маленький Шурихт уже третий раз прощается с теми, кто остается дома. Во двор въезжает большая повозка, запряженная одним волом. Сам каретник Фелко повезет пионеров на вокзал. Борта повозки увиты березовыми ветками.
— Головорезам-то в самый раз на волах ездить.
— Ты что сказал, Кимпель?
— Хорошо, говорю, пионерам на волах кататься.
Фриц схватил маленького Шурихта за пояс и дразнит. Маленький Шурихт никак не может вырваться, а ему пора уже залезать на повозку. Подходит большой Шурихт и отпихивает Фрица:
— Отвяжись! Я тоже пионер, нечего тебе тут!
— А тебя не взяли! Не взяли потому, что ты не лучший, ты дрянь — мээээ! — И Фриц показывает большому Шурихту язык.
— Ты бы язык свой лучше в карман спрятал, глупый Кимпель! — Большому Шурихту сейчас некогда затевать драку.
Пионеры уже все устроились на повозке и шумно переговариваются. Учитель Керн садится на козлы рядом с Фелко.
— Ну, ну, пошел, пошел, лентяй!
Повозка трогается.
— До свиданья, доброго пути!
— До свиданья, до свиданья!
— Значки польские не забудьте привезти!
— Обязательно привезем! Целый мешок! — отвечает маленький Шурихт.
Девчата машут платками. Косички Стефани переплелись с березовыми веточками. Она машет и кивает:
— Тинко, ты что такой грустный?
— Да я совсем не грустный, Стефани.
— И это называется справедливость? — говорит Белый Клаушке Фрицу Кимпелю. — Козявка Шурихт и тот едет. Чего он умеет, я завсегда могу.
— Ты у старого Керна в любимчиках не записан, — подзуживает его Фриц. — Кто перед ним дрожит и как что́, так сразу реветь, вроде баб этих длинноволосых, тот у него в любимчиках ходит. Давай насолим старому Керну!
— А что мы можем сделать? Или ты придумал?
— Давай заткнем у него помпу в саду. У меня вон сколько пакли! — Фриц вытаскивает из карманов куски пакли. — Это я для своего шалаша припас.
— У тебя свой шалаш есть?
— Еще какой! С четырьмя окошками.
— А где он у тебя?
— Так я вам, головорезам, и сказал!
— Мне тоже не скажешь?
— Нет, не скажу. Ты такой же, как они все.
— А может, я выйду из пионеров?
Вот он, значит, какой, Белый Клаушке! Сперва он, видите ли, председатель совета дружины и все такое прочее — не подступись! — а теперь хочет выходить из пионеров, потому что ему велосипеда не подарили.
Белый Клаушке подходит, как ханжа в рясе, ко мне и говорит:
— Давай заткнем Керну помпу в саду?
— А чего ему-то от этого? Ведь фрау Керн пойдет за водой. Ну и будет качать, пока вода верхом не пойдет.
— Вот и пускай качает! Не надо было ей за Керна замуж выходить.
Кимпель и Белый Клаушке перепрыгивают через забор и пропадают в саду.
— Попробуй только наябедничать — мы тебе так бока намнем, что костей не соберешь! — кричит мне Фриц из глубины сада.
— А ну выходи, а то у меня руки чешутся! — кричу я им в ответ.
— Задавала! Вожатый без году неделя!
И правда, зачем мне досаждать учителю Керну… Мне на него нечего жаловаться. Он еще не совсем разбирается в вопросах справедливости, но вообще-то он неплохой член нашей пионерской организации.
Домой я бегу выгоном, а то как бы опять на дедушку не нарваться. Перед замком стоит Шепелявая. Это она греется на солнышке и поджидает детей. Каких детей? Детсадовских. Неужели она на старости лет поступила воспитательницей в детский сад? Нет, не поступила. Три дня крепилась Шепелявая, когда в старом замке открылся детский сад, но больше не выдержала. Она услышала, как ребятишки поют в парке, смеются, визжат, — и ноги сами понесли ее. Ведь она всех детей в деревне по имени знает. Даже тех, которые только что из люльки вылезли.
— Лапушки мои! Ну иди, иди ко мне! Господи, как он уже ножками топает! Погляди сюда, ну погляди, что тебе Шепелявая принесла…
Так Шепелявая попала в детский сад. Воспитательница совсем не сердится на Шепелявую, что та приходит ей помогать.
— Вы не пово́дите с нашими старшенькими хоровод, Шепелявая? — спрашивает она ее.
— Повожу, повожу! — Шепелявая снимает платок и накидывает его себе на плечи. Так она кажется моложе.
напевает Шепелявая своим надтреснутым голосом.
Дети, взявшись за руки, топают по кругу. Некоторые еще не очень крепко держатся на своих толстеньких ножках. Они и петь как следует не умеют, больше так просто мямлят что-то и покрепче цепляются за тех, кто уже постарше, или за юбку Шепелявой.
А родители тем временем работают в поле или на стекольной фабрике.
— Шепелявая не наведет нам порчу на детей?
— Вот ведь народ! Ты что, дурее старого Краске? Это он две недели все дождика дожидался, чтоб он ему с пашни ведьмовской наговор смыл. Вот и припоздал с овсами. А теперь, когда они у него еле-еле взошли, старик говорит: это, мол, Шепелявая их сглазила.
— Неужто правда?
— Истинная правда.
— Нет уж, ты меня со старым ворчуном Краске не ровняй!
— Ну вот, так-то лучше!..
Что это блестит у нас в комнате? Никак, велосипед? Наш папа, значит, себе велосипед купил? Нет, это мой велосипед. К рулю привязана бирка, и на ней так прямо и написано: «Для Тинко. Поезжай прокатись, все и забудется скорей. Твой отец и тетя Клари». А в самом низу Стефани приписала карандашом: «Твоя сестра Стефани». Когда же это она успела приписать? Утром мы ведь вместе в школу пошли… Да! Возле пруда она вдруг вспомнила, что забыла платок и ей нечем будет махать на прощанье. Ну что за Стефани! Как бы это мне повыше подпрыгнуть? Кого же мне теперь обнять? Я посылаю три воздушных поцелуя. Один — нашему папе, другой — тете Клари, а третий — Стефани. Стефани? Да, Стефани. И очень даже хорошо, что она моя сестра.