– Эге-гей, я здесь!
И еще раз. И еще. Возле ручья.
Тощая так и не догнала меня, а я так и не потерял своих волков. И не сменил их на другую живность, что мелькала впереди или рядом. Прыгал через овражки, бежал по старым, давно упавшим деверьям, огибал или проныривал сквозь кусты. Будто второе дыхание у меня открылось, и глаза на ногах выросли – я перестал спотыкаться. Да и волки мои не так уж быстро бежали. Не отстал я от них.
Возле ручья волки задержались, понюхали воздух, вроде как посовещались. А потом взяли левее.
Мне пришлось выхватывать Тощую из воды. Тормоза у нее не сработали. На мокрой траве. Брызги до неба. И я, и она обсыхали уже на бегу. Жаль, в другом ручье искупаться не удалось.
Ветер часто менялся. То в лоб, то в правую щеку. И тогда мы плакали и кашляли от дыма. Впереди мелькали волчьи хвосты и ляжки. Тощая только раз крикнула, что мост в другую сторону, а потом бежала молча. За волками. Не до разговоров нам было.
Опять дымовая завеса. И деревья в дыму. Тонкие стволы, тоньше руки. Листьями не шелестят, значит хвойные. Два метра вперед, три вверх – и уже ничего не видно. Направление держим то же, но как долго оно останется тем же?
К счастью, ветер в лицо, и дым быстро редеет. Мы почти не сбились с курса. Волки взяли чуть левее, а прямо перед нами горящее дерево. Дождалось зрителей и начало падать. Как в замедленной съемке. Ну, прям, знаменитый артист на сцене-поляне. Еще и руку-ветку к нам протянул. Горящую. Типа, эпизод первый – оцените и не дышите…
Волки пластаются по краю поляны. По границе травы и песка. Чистого, гладкого. С редкими пучками цветущей травы. Сочно-зеленой. Таким же ярким песком дорожки посыпали. Лет пятнадцать назад. На кладбище.
Дерево все-таки падает. Ветки пружинят, переворачивают ствол. Горящая ветка тянется к волкам, тянется… Волчица останавливается. Резко. Из-под лап трава и комки земли. Волк бежит. И не разглядеть, сколько лап у него.
Ветка не дотянулась, хлестнула траву поляны. Дым, искры. Вонь паленой шерсти перешибает запах горящего дерева.
Волка вынесло на песок, и задние лапы тут же проваливаются. Как в яму или в трясину.
Зверь скребнул передними лапами, дернул головой и щенок подкатился к волчице. Она роняет своего, нюхает обоих, лижет. Не унести самке двоих детенышей. И опять вой-плач.
Блин, как же я ненавижу этот звук!
Волк дергается и проваливается еще глубже.
– Держись, братело!
Сдергиваю с Тощей плащ, про свой и не вспоминаю.
Я не вытаскивал зверей из зыбучих песков. Человека. Из трясины. Приходилось. Волка…
Оказалось, это не труднее, чем человека. Только нужно то, чего не перекусят волчьи зубы. Ножны, например. Вместе с мечом. Тот еще из меня мечник.
Волки куда умнее собак. А этот волчара, наверно, гений. Не дергался, ждал, пока я начну спасательные работы. Потом рванулся изо всех сил, когда мы потянули. Втроем. Вместе с волчицей. Ну, прям, бабка за дедку… И не цапнул меня, когда я схватил его за холку. Сообразил что к чему. И стерпел.
Песок недовольно хлюпнул и выпустил добычу. А мы несколько мгновений лежали тесной кучей: звери, люди, лапы, ноги. Один детеныш полез под брюхо волчицы, второй сунулся мне в ладонь. Я смотрел, как тонет в песке меч, с привязанным к нему плащом, и не мог пошевелиться.
И понять не мог: на фига мне эти спасательные работы понадобились… Вроде, никогда синдромом Мазая не страдал.
Ну, прям, идиллия получилась: когда лев возляжет рядом с бараном. Или как там правильно?
Идиллия быстро закончилась. Треснул какой-то сучок, надо мной клацнули зубы. Детеныш обвис в волчьей пасти. Второго детеныша подхватила самка и побежала вперед. Первой. Волк похромал следом.
Ветер дохнул нам в спину.
11
Из пожара мы вырвались. Надолго ли – не знаю. Дым, огонь, бег по пересеченной местности – все это в прошлом. Наше настоящее – это зеленая трава и большие одуванчики. Белые, пушистые… с кулак величиной. Странные такие одуванчики: пахнут и не облетают. При таком ветре они голыми должны стоять, а ни один парашютик не оторвался, даже у тех цветов, какие мы потоптали.
Над бело-зеленой клумбой раскинулось дерево. Темный, почти черный ствол –Тощая не разрешила к нему подходить – гладкая на вид кора, до нижних веток метров двадцать. Ветви редкие, листья узкие, врастопырку. Свет сочится сквозь них зеленоватыми сумерками. Никогда не увлекался зелеными насаждениями, а тут засмотрелся. Красиво, в общем-то, хоть время для красивости не самое подходящее.
Ветер в нашу сторону, небо бледно-рыжее от близкого пожара. По верхушка огонь идет, скоро здесь будет. И тогда – финиш. Каждый из нас это знает, но деваться-то некуда: с двух сторон горящий лес, а две другие с обрывом граничат. Большим Каньоном, типа. А может, и еще больше.
Каньон. Дно не просматривается – темно внизу. Другой берег едва видно. Даже с моей дальнозоркостью. От нашего берега к тому – ряд столбов. Огромных, каменных. Не меньше небоскребов. Тех самых, которых уже нет. Похоже, здесь начали строить мост, вбили сваи, а потом все бросили. Лет тысячу назад. За это время столбы конкретно выветрились. Лучше б достроили, было б по чем нам выбраться. А так… Налево посмотришь – дым, направо – огонь. Ну, прям, как на Земле, только стрельбы не слышно.
– Это и есть твой мост? – киваю на недостройку.
Тощая качает головой.
– Мост там, дальше, – и показывает направо.
Там дальше берега каньона сходятся очень близко. Видно, что дальний чуть выше нашего, и между ними – широкая плита, типа помоста.
– Не похоже, чтоб это кто-то строил.
– Его строили боги, – говорит Тощая, хоть я ничего не спрашивал у нее. – Это Мост Богов.
Ну, боги так боги. На Земле тоже хватает причуд природы. И не только из камня.
Горящее дерево валится с обрыва, закрывая обзор. Дым перекинул белесый мост на другой берег. Ветер превращает его в недостройку.
Кажется, наше дерево зашумело еще громче.
– Ты тоже там будешь. Подожди, – успокаиваю его. – А было б умным, упало б на столб. А мы бы по тебе, как по мосту. Вот и спасли бы свои задницы. А тебе спасибо перед строем сказали б. А то стоишь-боишься. Ни себе пользы, ни людям помощи.