А я уставился на пацана во все глаза. Худой, высокий, не ниже тиу. Про таких еще говорят: Ветром сдувает. Фигня! Это шнурок сдует, а не ремень. (И такие породы пацанов бывают.) Если ремень качественный, то цепь стальную легче разорвать, чем этот ремень. Видал я такие приколы в спортзале. И с людями и с вещами. Так один людь ладонь себе до кости прорезал. Ремешком. Кожаным, хорошо выделанным. А другому плечо вспороло. Звеном цепи. И самое смешное, не тому, кто эту цепь разорвал.
Вот и пацан возле ворот из той же породы – кожаных ремней. Вроде, плоский как таранька, и мускулы – смотреть не на что, но драться с таким, все равно, как с тренажером. Ни усталости он не чувствует, ни злости, а отвлечешься на миг, приложит так, что мало не покажется.
Встречал я похожего в армии. Тихий, вежливый. А глянешь в глаза… у псов-убийц еще такие глаза. Лучшим снайпером полка он был. Слышал, на гражданке телохранителем заделался. Ну-ну. Бог в помощь тому, кого он охраняет. И пес кусает своего хозяина. Если тот его предает.
Вот и пацан в темном одной породы с Олегом. А наш мир или этот – один хрен. У снайпера и пианиста есть кой-чего общее – чуткие пальцы. Это еще одна из загадок Саида.
Потом я увидел лицо пацана и выпал в осадок. Без химической реакции.
Бледные, серые губы. Бледная кожа. О такой можно сказать: Бэлый-бэлый, аж сыный… Правда, о волосах это говорят, ну да ладно. Волосы, кстати, у него черные. Радикально. И брови такие же. Как углем нарисованные. А глаза светлые. То ли бледно-бледно голубые, то ли светло-светло серые. Такое вот лицо. И выражение соответствующее. Типа, о чем мне с вами, живыми, говорить; не доставайте меня и доживете до утра.
Потом пацан посмотрел на меня. Не сквозь меня, как он всех созерцал, а в глаза заглянул. И лицо у него вдруг стало такое, будто знал он меня, да только имя позабыл. И срочно вспомнить надо. А то ведь я развернуться могу и уйти. Потому как не он мне нужен, а я ему. И нужен очень.
Такая вот фигня мне почудилась, пока мы глядели друг на друга. С расстояния в полдвора.
Потом я вспомнил про Меченого и отвернулся.
Он как раз упал и катился к ногам юркого. Табуретка и чего-то еще летели к открытым воротам. А в них бледный пацан. Стоит с задумчиво-обалделым видом.
Первый снаряд он взял, похоже, на автомате. Работа у пацана такая – босса защищать. Вот он и защитил. Махнул рукой и оружие юркого справа от ворот впечаталось. А не слева, куда направлялось. Но о себе пацан забыл. Глянул на меня, и от второго снаряда уклоняться не стал. Вот табуретка ему в плечо и въехала. Звук получился такой, словно дерево с деревом столкнулось.
Меня сквозняком на средину вынесло. Не заметил, как и выбрался из-за стола. Меченый юркого завалил и шею ему пометил. Мечом. Убил, типа. Мелкая царапина. Такие через полчаса заживают, если ничего не делать.
Амбал стал и не двигается. Как замороженный. Ну, Меченый прыгнул к нему и кулаком! Зря это он, пожалел бы кулак. На такого с кувалдой выходить надо. Амбал уклоняться не стал. Принял удар и не пикнул. А потом грохнулся так, что кружки на столах подпрыгнули.
И только тут до меня дошло, какая тишина на аукционе. До Меченого тоже, похоже, дошло. Или он почуял чего-то за спиной. И стал оборачиваться. А заметил пацана у ворот и остановился. Так и замер, недоповернутым. Кажется, и дышать перестал. А лицо у него еще бледнее, чем у светлоглазого сделалось.
Долго это рассказывать, еще дольше записывать, а произошло все быстро. В пять секунд, наверно, уложилось. Тот, в желто-красном, еще и за кружку не заплатил, а меня уже несло к воротам. И боль пацана я чувствовал так, словно это мне плечо выбили, не ему. Возле Меченого я тормознул. Морда у него была такая, что мертвые живее выглядят. А глаза… никакие они стали. Ни мысли, ни желания, ни жизни. Не мог я пройти мимо него такого. Взял за плечо, тряхнул.
– Забирай свою стуму. Ты победил. Слышишь?
Он мотнул головой, а с места не сдвинулся. Пришлось развернуть и толкнуть в спину. Пошел. Но как не на своих. Не знаю, может, погладили его по кумполу, пока я на бледного пацана пялился.
Только подумал о пацане, и опять на меня боль накатила.
Ну, люблю я свою работу, и делать ее умею со знаком совести, и бабки за нее получал не слабые. Но никогда меня не тянуло к больному, как нарика к косяку. А тут мчался, прям, на крыльях. И мысль колотилась: Не пустят – повбываю. Всех!
Оказалось, всех не надо. Только одного. Вернее, одну. Напарницу пацана. Его сестру-двойняшку. Похожи они – не сразу и отличишь. Словно Бог мужика начал лепить, а в последний момент бабу решил сделать, вот и внес в исходную модель пару изменений. Неплохо получилось. Красиво. Может быть. Но это для тех, кому бабу госпожой нравится называть. И чтоб она в коже да с плеткой была. Эта как раз из тех, с плеткой. В кружавчиках-пеньюарчиках я ее не представляю.
А еще у меня, прям, пальцы зудели прощупать руку пацана. Ну, не гнутся так суставы у нормального человека. И мышцы такую нагрузку выдерживать не могут. Изучал я в свое время анатомию. И не по диагонали, как некоторые, а в полном объеме. И со всем прилежанием. И анатомичку десятой дорогой не обходил. Сколько я там трупов покромсал – не сосчитать! Так что соображаю, что к чему. А тут вот смотрю и глазам своим не верю. Не может, не должно, а есть. Глаза видят, а мозги принять отказываются. Мол, галюны все это, обман здрения, руками щупать надо!
Такую вот истерику устроили мои мозги, будь они неладны!
Руками, говорите? Ладно, дойду, пощупаю. А если мне голову потом оторвут, вам же хуже. Мозгам, в смысле.
Не оторвали.
Не знаю, как я убедил сестренку пацана. И чего бы делать стал, если б остановить меня захотела. Но сказал: Я врач! Ему нужна помощь! и прошел сквозь нее. Ну, почти сквозь. В последний момент «сестренка» отступила. Пацан чего-то буркнул. То ли согласился со мной, то ли еще чего. И на табуретку сел. Та рядом валялась. На боку. А он только ногой шевельнул, и она сразу на ножки стала. Садись, мол, дорогой, устраивайся поудобнее. Вот он и сел. Спиной к стене. Аккурат под оружием юркого. Только теперь я рассмотрел его. Оружие. Пальцы одним делом заняты, глаза – другим. Так даже лучше получается. У меня, по крайней мере.