Какое же продолжение там следует?
Тут как раз секретарша возвращается. Европейского типа, молодая – но не слишком! – дама, живое воплощение спокойствия и уверенности.
Извещает, что шеф будет с минуты на минуту, что он очень просил меня подождать: есть серьезный разговор. В этот момент у меня вырывается почти непроизвольно:
– А вы не покажете, каким все-таки должно быть нижнее белье? А то я просто заинтригован…
Она смотрит невозмутимыми зеленовато-продолговатыми глазами Орнеллы
Мути – и вдруг медленно и плавно начинает расстегивать пуговицы своей белой, согласно должностному стандарту, блузы. Первую, вторую, третью. Белый бюстгальтер с розочкой между двумя чашами замечательно контрастирует с посмуглевшим где-то в Египте свежим и в то же время взрослым телом. Не всем женщинам и не всегда загар идет, но в данном случае то, что надо.
– Большое спасибо, – говорю. И начинаю осторожно объяснять, что вообще-то имел в виду письменный нормативный документ. Ну что, смутится или засмеется?
Ни то, ни другое. Находит и вручает мне вторую страницу приказа, после чего начинает в том же сдержанно-достойном ритме застегивать свои тайны.
Читаю, что нижнее белье “должно быть соответствующим и не отвлекать сотрудников-мужчин от работы”. Что за пошлость! Разочаровала меня бюрократическая мысль – в отличие от только что увиденной живой картинки. А тут уже и шеф своей стремительной походкой приближается.
В строгом синем костюме, белой рубашке и бордовом галстуке: личный пример безупречности показывает.
У меня с ним сложились странноватые отношения. Он на несколько лет моложе и потому немного меня стесняется. Хоть и выпивали с ним пару раз, но так и остались на “вы”. Что вполне понятно. Проще ему будет когда-то сказать, ко мне обращаясь: “К сожалению, фирма в ваших услугах больше не нуждается”. “Твоих” прозвучало бы грубо.
Прежде чем приступить к разговору, шеф долго и внимательно на меня глядит, бессловесно. Я тоже молчу и смотрю в лицо, знакомое детально: близко посаженные небольшие глаза, тонкая носовая кость, на губах всегда двусмысленная такая усмешечка. Произнеся глуховатым голосом коротенькую фразу, шеф вынимает из стола и торжественным жестом шлет мне красивый конверт. Открываю, а там ни много ни мало тридцать зеленых купюр. Точнее, светло-зеленых, европейских.
Большего, чем доллары, формата, а на сегодняшний день и большей покупательной силы – соответственно текущему курсу.
Три тысячи безусловных единиц! Таковы лавры за новгородскую разработку. Было за чем сюда приходить! И сумма симпатичная! Не слишком толстая, но и не слишком худая. Больших проблем – квартирно-ремонтно-дачно-автомобильных – ею не решить, конечно, зато сколько удовольствий можно купить! И моральный тонус приподнялся. В богачи мы не метим, но и в ряды нищих тоже пока не попали. Никак не скажешь ведь: в кармане этого нищего были жалкие три тысячи евро.
Или: бесперспективный маргинал пришел в офис и получил сто тысяч рублей (а тут даже побольше ста тысяч будет). Абсурд!
Надо будет матери к Восьмому марта субсидию выделить. Или лучше купить ей новый телевизор с видиком и привезти на дом. Чтобы “Сагу о
Форсайтах” смотрела и пересматривала она в правильном цвете.
А какие еще идеи? Денежки, когда я их в карман отправляю, уже начинают понемногу жечь руки, того гляди, прожгут конверт, пиджак, пальто и самого меня превратят в пылающий факел. Срочно требуется кутеж. Нужна какая-то роскошь. Где ее взять в нашем строгом, стройном городе?
Но – нашел…Нашел я город еще строже, хотя и отнюдь не стройнее.
Называется Лондон. В Лондоне – гостиница “Уайт лиф”, в гостинице – скромный номерок, в номерке – двуспальное ложе, на ложе – нагая
Беатриса со стаканом эля в руках. А я – не то рядом, не то прямо в ней, как часть ее неотъемлемая…
Дело в том, что, возвращаясь тогда домой с мешком евро, увидел я рекламку разных там туров и подумал: а чем я, блин, хуже какого-нибудь, на хрен, Березовского? Он торчит там в Лондоне, а
“back in the USSR” у него не получается, разве что в Грузию на денек пробрался. А я могу и туда и обратно. Бета бывала в нескольких странах, но Ла-Манша еще не пересекала. Гордая она у нас дамочка: “Я езжу за границу только с научной целью, как написано в одной советской пьесе. Вот когда Англия дорастет до моей высоты – тогда и пригласит”. Ну, думаю, этого ждать не переждать. Англичане, с одной стороны, самые умные люди в мире: Шекспир типа, Льюис Кэрролл опять же. С другой стороны, они же самые консервативные и, что самое непонятное, больше всего на свете уважают нарушителей ихних же правил. Классический пример – пресловутая принцесса Диана.
Несчастная женщина, севшая на иглу дешевой популярности. Манила к себе этих журналистов и фотографов – и от них же погибла. Что она, такая уж красавица, умница? Да у нас в любом провинциальном пед- или мединституте неотличимая от нее девушка-двойник точно найдется…
Ладно, царство ей небесное, а я Беатрису в этот Лондон насильно отвез… Скромный подарок к международному женскому дню.
А тебе отсюда отправляю цветную английскую открытку вежливого содержания, чтобы и муж, и дочь могли прочесть. И почерк такой беспечный, и лондонская печать… Придет к тебе не раньше чем в начале апреля, так что я, чуть-чуть опережая время, вполне могу войти в роль Анны Снегиной и бормотать про себя с опережением на месяц:
“Теперь я от вас далёко. В России теперь апрель. И синею заволокой покрыта береза и ель”. Черт, даже глаза повлажнели: какие, однако, строки слезобойные…
Да, о России в третьем лице я, может быть, вообще впервые в жизни подумал. Здесь, стоя на нулевом меридиане. Ну почему мы такие бегуны? Чтобы понять свою привязанность к жене-родине, нам обязательно надо сбегать в страну-любовницу… Такие вот дела.
А ты изменилась за последние месяца два. Ты все время себя слабой женщиной обзывала, но расставание со мной тебя, как ни странно, только укрепило. И, когда жизнь прижала, ты такой силы набралась…
Просто чувствую, как ты ни от кого не зависишь, как живешь прежде всего внутри себя самой и притом другим можешь многое дать. Удастся ли мне на тебя, такую новую, когда-нибудь посмотреть? Не уверен. Но, как сказано в той же поэме, вы мне по-прежнему милы, как родина и как весна…
24. ВЕСНА…
Весны-то у меня с тобой как раз и не было. Ты у меня вся летняя, влажная и горячая, даже зимой. Пытался от тебя отделаться при помощи грустной и осенней большой Виты, а ее куда-то унесло. Вижу ее только в нервных своих снах. Быстро проходит она по темной улице в длинном атласном белом платье, на высоких каблуках, а ее кто-то преследует.
Она убыстряет шаг, на лице ужас… Пробуждаюсь, снова засыпаю – и тот же кошмар прокручивается. Вот что у меня осталось от беззаботного приключения.
Теперь из нашей питерской мокрой и холодной весны звонит мне небольшая Вика и зовет на себя. Зрелище называется “Темные аллеи”.
Два билета мне оставлено на входе.
У Беты лекция на вечернем отделении, да и едва ли уместно было бы с нею приходить. Как ей представить новую знакомую? Девушка, с которой я мало знаком, потому что видел ее в основном голышом? И вообще – идти или не идти? Тридцать пять лет и одинокая. Что одинокая – это точно. У меня слегка наметался глаз насчет женщин. Ведь я теперь донжуан, пусть с кандидатским, менее года, стажем.
Существует такое шахматное правило: тронул – ходи. Я Вику в буквальном смысле не трогал, хотя и с голой рядом сидел. В переносном же смысле она меня очень тронула. И есть, в конце концов, нормы вежливости. Я с артистами никогда не бывал знаком, но, наверное, на приглашение нельзя отвечать неявкой без уважительной причины… Будет она со сцены искать взглядом приглашенное лицо – и не найдет. За что так обижать человека?
Все! Нравственный императив заработал и везет меня куда-то в район