В странах, совершающих переход от авторитарного правления к демократии или к разнообразным промежуточным гибридным режимам, понятие сильного лидера может принимать еще более опасные формы, чем в устоявшихся демократиях. В опросе, проводившемся в тринадцати посткоммунистических странах Европы в 2007 году, исследовалось отношение к утверждению, что «стоит поддерживать лидера, который сможет разрешить нынешние проблемы [данной страны], даже если он уничтожит демократию»[57]. В восьми странах идею «сильного лидера» и антидемократический настрой разделяли более трети респондентов. Согласие с утверждением выразили более 40 % опрошенных в Венгрии, России и Латвии, а в Болгарии и Украине эта цифра превысила 50 %. Наименьшее согласие с утверждением было отмечено в Чешской Республике (16 %) и Словакии (15,3 %), что неудивительно, поскольку, являясь частями Чехословакии, именно эти страны получили самый большой опыт жизни в условиях подлинной демократии, особенно в период между мировыми войнами, по сравнению с остальными странами — участницами опроса. Однако одной из стран, в которых менее четверти населения предпочло сильного лидера, стала Беларусь (24,6 %), которая практически не имела никакого опыта демократии, находясь в составе Советского Союза. Более того, бóльшую часть постсоветского периода своей истории эта страна управлялась самым авторитарным из европейских режимов. В этом конкретном случае граждане могли воочию убедиться в том, что сильный лидер со все более усиливающимися диктаторскими наклонностями в лице правящего в их стране с 1994 года Александра Лукашенко не является решением их проблем[58].
В некоторых случаях, таких, как война или кризис, появляется потребность в пламенных лидерах. Иногда по ним тоскуют и во времена, когда вполне достаточно более прозаичного руководства. Чаще всего пламенных лидеров называют харизматичными. Изначально слово «харизма» означало божий дар. В рамках концепции, созданной Максом Вебером, харизматик — прирожденный лидер, тот, кто обладает особыми, даже сверхъестественными талантами, и чья руководящая роль ни в коей мере не зависит от государственных институтов или от занимаемой должности. В харизматичном лидере видели пророка и героя, а следование за ним считалось подвигом веры. Для Вебера понятие харизмы являлось «ценностно нейтральным»[59]. Согласно этому подходу харизматичные лидеры способны как на ужасные злодейства, так и на великие благодеяния. В качестве примеров можно привести двух политических деятелей двадцатого века — Адольфа Гитлера и Мартина Лютера Кинга, появившихся уже после смерти Вебера (великий немецкий социолог скончался в 1920 году). Настороженность по отношению к харизматическим лидерам вполне оправданна, поскольку подразумевается, что их сторонники должны поступиться своим правом на критику, но окончательная оценка во многом зависит от отношения к целям, которым служат их пламенные речи.
Более того, само представление о том, что харизма — это особое врожденное свойство лидера, нуждается в серьезных уточнениях. В немалой степени именно сами последователи наделяют лидеров харизмой, поскольку им кажется, что этот человек воплощает искомые ими качества[60]. На протяжении существенной части своей политической карьеры Уинстон Черчилль в равной степени являлся объектом как насмешек, так и восхищения. В 1930-х годах его было принято считать неудачником, не оправдавшим первоначальных ожиданий. Скорее всего, статус харизматичного лидера ему обеспечили вдохновляющий образ и знаменитые речи времен Второй мировой войны. Однако значительно важнее, что вне зависимости от того, насколько он соответствовал расплывчатым критериям «харизматичности», Черчилль был тем руководителем, который был нужен именно там и тогда. Причем его популярность в 1940–1945 гг. в огромной степени определяла политическая обстановка — жестокая мировая война, во время которой он был олицетворением духа сопротивления, владевшим большинством британцев. Но стоило войне завершиться, как возглавляемая Черчиллем партия потерпела сокрушительное поражение на всеобщих выборах 1945 года. Это наглядная иллюстрация важного утверждения, что демократические парламентские выборы отнюдь не являются состязанием лидеров. У нас нет данных опросов, позволяющих сравнить популярность Черчилля и лидера лейбористов Клемента Эттли в те времена, но весьма вероятно, что сразу после войны Черчилль был бы впереди в подобном личном зачете. Тем не менее его «харизма» оказалась неустойчивой. Безусловно бывший «своим» в годы войны, с ее окончанием Черчилль вновь превратился в глазах доброй половины населения страны в «одного из этих аристократов».
57
Я крайне признателен Стивену Уайтфилду, под чьим руководством проводились исследования общественных настроений, за щедро предоставленные данные по этим посткоммунистическим европейским государствам. Курсив и интерпретация различий между странами — мои.
58
На диаметрально противоположной стороне шкалы находятся Болгария и Украина, где очень большая часть населения оказалась готова принять сильного лидера, отвергающего демократию. Это может быть отражением глубокого разочарования в том, что считалось демократией в этих странах. В случае Болгарии такой результат, скорее всего, связан с ярко выраженным народным возмущением (вплоть до сидячих забастовок в парламенте) уровнем коррупции в стране.
59
Max Weber,
60
S. Alexander Haslam, Stephen D. Reicher and Michael J. Platow,